– Иди, Степа, погуляй пока, – сказал Ермольник своему помощнику, и тот, усадив на плечо хохочущую Аленушку, вышел из кузницы. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Я чувствовал, что мой визит вызывает у этого богатыря неприязнь. Но почему?
– Ну, чего пришел? – грубо произнес Ермольник.
– Хочу поговорить.
– Хочу и дай – вот два слова, которые вы и знаете.
– Зачем вы так? Меня интересует смерть моего деда, – спокойно отозвался я.
– Где ж ты раньше был, парень? Когда он тебя ждал тут. Говорил: вот скоро приедет, скоро уже… Дождался. Приехал.
– Хочу задать вам всего…
– Опять «хочу»! – сердито перебил меня он.
– Ладно. Почему вы установили столь странное надгробие на могиле деда? Скрещенные мечи, руки из земли… Что это все значит?
– Скажу тебе правду. О том меня просил твой дед еще два года назад.
– Но почему?
– Почему? – Кузнец усмехнулся, а угрюмое лицо его от этого как-то сразу подобрело. – Он сам растолковал мне – «почему». Потому что это борьба двух стихий – темных и светлых. Которая происходит не где-нибудь, а в душе человека. Борьба эта вечна и продолжается даже после смерти – так считал твой дед. Вот почему руки тянутся из-под земли – оттуда, где покоится мертвое тело. Понимаешь: борьба после смерти.
– Странно… – произнес я в полной растерянности. – Мне кажется, это уже не похоже на аллегорию… А вы ковали когда-нибудь для деда настоящие мечи?
– Да. Года четыре назад.
– Зачем они ему понадобились?
– Не знаю, парень. Он не всегда посвящал меня в свои замыслы.
– Хорошо, а были ли у него тут враги?
– Что ты имеешь в виду?
– Не думаете ли вы, что его могли убить?
Ермольник хмуро посмотрел на меня, отошел к чану с холодной водой, зачерпнул полную жестяную кружку и долго пил, запрокидывая голову все выше и выше. Затем вытер ладонью губы. И только после этого ответил совершенно будничным голосом:
– Мне незачем думать. Потому что, видишь ли, я знаю.
– Что знаете?
– Что его утопили.
– И молчали до сих пор?! – почти выкрикнул я. – Как? Кто это сделал?
Кузнец произнес всего одно слово:
– Они… – Потом похлопал меня по плечу и добавил: – Вот что, парень, потолкуем об этом в другой раз. Больше я тебе пока ничего не скажу. А как-нибудь вечерком загляну домой. Ты же постарайся вести себя потише. Не высовывайся.
– Но…
– И хватит об этом! – строго оборвал он меня, и в его словах была такая сила, что я молча опустил голову. Кого он имел в виду, кто такие «они»? И тут взгляд мой упал на его башмаки – тупоносые, большого размера, никак не меньше сорока пяти. Не эти ли ботиночки оставили следы в моем доме сегодняшней ночью? Но если у меня побывал кузнец, зачем ему понадобились тетрадки деда? У меня накопилось много вопросов, но ответов на них я здесь уже не получил бы, потому что Ермольник закричал над самым моим ухом:
– Степка! Хватит прохлаждаться! Иди сюда, жаровня стынет!
Идя к выходу, я обернулся и задал все же последний вопрос:
– Скажите, а что выйдет из этой железяки?
– А ты попробуй угадай. – Он хитро сощурился.
– Что-нибудь для ограды или ворот.
– Нет, пальмовая ветка, – ухмыльнулся кузнец. И сердито добавил: – Давай, парень, топай отсюда, не мешайся…
Я вышел из кузницы, взял Аленушку за руку, и мы пошли к поселку. «Ладно, – подумал я в некотором раздражении. – Сам разберусь, кто убил деда. Главное – я теперь это точно знаю. И что убийц было несколько. По крайней мере, не меньше двух».
– А вон папа идет! – выкрикнула вдруг Аленушка и побежала вперед, к шедшему нам навстречу священнику, которого я видел накануне в церкви. Он с улыбкой подхватил ее на руки, поцеловал и подождал, пока я подойду ближе.
– Здравствуйте, батюшка, – сказал я, наклоняя голову. – Вы уж нас извините, это я виноват, уговорил ее пойти со мной в кузницу.
– Ничего, ничего, – ответил он, продолжая улыбаться. – Она у меня самостоятельная, просто сладу нету. Я уже слышал о вас. Приехали надолго?
– Как получится.
Мы были с ним примерно одного возраста, только курчавая борода пшеничного цвета, прорезанное ранними морщинами лицо да усталый, но какой-то мягкий и теплый взгляд делали его старше. Я вспомнил, о чем мне говорила тетушка Краб: какую титаническую борьбу с сектой проповедника Монка вел здесь этот человек, сражаясь практически в одиночку за души прихожан. На стороне Монка были деньги Намцевича и отравленное годами безверия сознание людей, а на его – один лишь истинный свет. И я подумал о той схватке двух стихий, которые выковал по желанию своего друга кузнец Ермольник. Может быть, дед прав, сражение добра со злом продолжится и после твоей смерти. Возможно, что и мертвый ты принимаешь в нем участие. Своим именем, поступками, памятью… Дальше мы пошли все вместе. Я разговорился с отцом Владимиром. Меня конечно же интересовал дед.