Салон сотрясает агрессивными басами. Жёсткая злая музыка щетинится ломаными ритмами, терзая нервы растущим чувством беды. Не предчувствием взбучки за неудачный завтрак, не нотациями за вызывающе торчащие сквозь ткань блузки соски, а липким страхом перед чем-то действительно значимым. И вроде неоткуда взяться беспокойству, ведь ни в чём серьёзном я не провинилась, даже задерживаться у Нанэки не собираюсь, но взгляд то и дело устремляется к рулю, по которому пальцы мужа нервно постукивают в каком-то озверелом боевом марше.
Да нет, дело не может быть во мне. Он бы не стал молчать. Наверное...
Те пару минут, что проходят прежде чем машина выворачивает на основную дорогу и, проехав ещё с десяток метров, притормаживает у ворот бывшего дома, кажутся адом. Не заглушая мотор, Драгош выходит из автомобиля, чтобы открыть мне дверцу и подать руку.
– За тобой заехать?
Только вид бегущей к воротам Зары позволяет мне не застыть с открытым ртом.
Вот это его швыряет из крайности в крайность!
– Мишто ЯвЪян!* Вы бы хоть предупредили, я б ворота открытыми оставила. Мы так-то гостей не ждали.
В смысле не ждали?! А кто вчера мне все уши прожужжал? Врёт и не краснеет.
Возмутиться мне не даёт та же Зара. Вернее её многозначительный взгляд, посланный в сторону моего мужа.
– Оставь ворота, – цедит он странно севшим голосом. – У меня срочные дела загородом.
Фальшь от этих двух расходится осязаемыми волнами: вороватыми взглядами, загадочными интонациями. Так и хочется от души посоветовать сестрице заткнуться и убраться с моих радаров подобру-поздорову, тормозит только фактическая беспочвенность подобной резкости. Но в груди-то всё клокочет. С каких вообще пор Золотарёв кому-то отчитывается? Тем более женщине. И что за непонятные переглядывания?
Развернувшись в сторону Драгоша, неожиданно робею от того, что он тоже разглядывает меня. Смотрит пристально, в упор. В глазах его что-то мелькает, что-то тёмное и опасное, отчего отчаянно свербит под ложечкой, но в следующую секунду внимание мужа снова возвращается к Заре.
– Желаю удачи, – ухмыляется сестра. Слишком самодовольно, чтобы списать на банальное кокетство.
Кровь, побежав быстрее, превращает раздражение в нечто более жгучее, примитивное. Ослепляющее настолько, что, игнорируя приличия и здравый смысл, я дёргаю на себя рукав толстовки Драгоша. Он удивленно поворачивается, собираясь, видимо, отругать меня за вольность, но я не даю ему такой возможности. Привстав на цыпочки, цепляюсь за широкие плечи и, зажмурившись, приникаю к приоткрытым в изумлении губам.
Наверное, со стороны это именно тот злой поцелуй, когда один сжимается, будто шагая в пропасть, а второй, ошалев, застывает с широко распахнутыми глазами. Почти сразу внутри меня снарядом разрывается запоздалое раскаянье. Я остаюсь один на один со страхом получить прилюдный нагоняй, целиком заслуженный, но от этого не менее позорный, и готовлюсь посыпать голову пеплом, собранным с ещё дымящегося пепелища своей гордости. Тем сильнее ошеломление от пьяного головокружения, захлёстывающего меня с каждым ответным касанием губ Драгомира.
Получив добро, уже уверенней пробую его табачно-горький язык, продолжая целовать обречённо и неистово, вкладывая в эти касания обиду и ярость, одиночество и боль, страх и благодарность за то, что не оттолкнул меня перед Зарой. Вжимаюсь в его грудную клетку, прогибаясь в мучительном поиске человеческого тепла, глажу пальцами широкие скулы, льну и лащусь как в последний раз. В крови огонь. Хмель. Злость. Наслаждение, Драгош не просто выпивает мои эмоции, он спаивает меня своими, начисто стирая границу, где заканчивается он и начинаюсь я. И незнакомая, но такая естественная потребность в нём раствориться, даже если самой доведётся сгинуть сжигает остатки здравого смысла. Но он неожиданно отстраняется, перемещая горячие губы к макушке. Дышит рвано, одуряюще гулко, отчего настойчивый шёпот превращается во что-то трудно различимое:
"Останься со мной"?
"Вернёмся домой"?
Тряхнув головой, поднимаю вверх растерянно-вопросительный взгляд.
– Не на людях... Для этого есть дом, – протяжно выдыхает муж, зарываясь нервными пальцами в каштановый вихрь волос. – Давай вернёмся?
– Я помню дорогу, – качаю головой, опуская взгляд на змейку его не по сезону тёплой толстовки. Вместе мы точно не вернёмся. Не после прошлых двух ночей, которые доказали, что мне одинаково больно и когда он со мной и когда с любой другой; не подметив отвратительный багровый засос украсивший жилистую шею. Драгош может принудить меня к чему угодно, но пусть даже не надеется, что я по первому щелчку побегу исполнять любые его прихоти. Показать единожды свою слабость, значит проиграть свой и без того мизерный шанс на уважение.