– Так тебя приличия волнуют? – насмешливо шепчу ей в макушку, отчего Рада резко вскидывает голову. Я легонько сжимаю её плечи, на мгновение позволяя себе представить, как склоняюсь, чтобы поцеловать сердито поджатые губы. Пусть это будет ревность, родная... пожалуйста.
– Меня волнует твоё отношение. Ты с псами своими обращаешься лучше, чем со мной.
От обвинительного тона моё наваждение слетает в два счета. Хочет сделать меня крайним? На здоровье. Какого ляда я вообще распинаюсь?
– Так ты пока не давала мне повода относиться к тебе достойно.
– Будто ты на это способен, – ехидно шипит она, сбрасывая мои руки.
– А ты проверь, – возвращаю ладони на ей на плечи и, развернув лицом к спальне, пинаю под зад. Не сильно, но достаточно, чтобы унизить. – Вечером поедешь со мной провожать родителей. Опозоришь – на цепь посажу, заодно прочувствуешь разницу.
Глава 22
Рада
Что может быть безнадёжней, чем связать свою жизнь с человеком, для которого ты пустое место? Только обнаружить, что испытываешь к нему особые чувства. Таиться у окна, наблюдая за его мимикой и движениями, ища в них даже не взаимность, а хотя бы намёк на то, что он не забыл о твоём существовании, едва потеряв из вида.
В этом плане Драгомир для меня закрытая книга.
Он улыбается, прижимая к уху телефон и щурясь так загадочно, что приходится закусить губу, заталкивая вглубь себя никому ненужные чувства. Оказывается, помимо обиды и страха можно задыхаться от восхищения, если, конечно, не заморачиваться угадыванием его помыслов. Скорее всего, жене их лучше не знать. Я и гоню подобные мысли, как любые другие, которые кроме безысходности ничего не приносят.
Три дня назад наш брак казался противостоянием, была утешительная уверенность, будто гнуть своё не страшно. Всё верно. Противиться действительно не страшно, в моём положении это скорее бессмысленно. О чём торговаться с человеком, имеющим власть посадить меня на цепь, выгнать спать во двор или пнуть под зад как нашкодившего щенка? Кому жаловаться, плакаться, протестовать? Некому. И убиваться из-за произвола нет резона, он от этого всё равно никуда не денется. Остаётся приспосабливаться: изучать повадки хозяина, потихоньку разведывая границы своей условной свободы. Живут же люди в тюрьмах десятками лет, привыкают. Так и с браком.
Если бы всё не усложняла симпатия.
Если бы не набегали злые слёзы глядя, каким предупредительным жестом Драгош открывает сияющей Заре дверцу стоящего у ворот Кайена, подчёркивая тем самым её особое положение перед друзьями. В мире, где всё держится на авторитете, это веский повод задуматься. От меня ему нужен только сын – печальный и неоспоримый факт. Я допускала мысль, что дождавшись преемника дедова наследства, вместо того, чтобы встать на колено* Драгомир оперативно найдёт мне замену, но даже представить не могла, что его выбор может пасть на Зару. Никогда не поверю, в её способность полюбить моё дитя. Конечно, думать сейчас об этом равносильно делёжке шкуры неубитого медведя, у нас может вообще не родится сыновей. Но, он-то будет над этим работать и затягивать не станет, ведь Заре уже шестнадцать, время поджимает. Надеяться на авось рискованно.
Решение как-то раз озарившее мой мозг вдруг обретает вполне конкретные формы. Нужно только дождаться его отъезда и найти в доме хоть немного денег, своих мне пока никто не выделил.
Сгоряча забыв о конспирации, я упираюсь ладонями в стекло. Теперь мне уже и самой не терпится, чтобы он уехал. Но Драгош отчего-то медлит, стоит хмурый под накрапывающим дождём у передней пассажирской дверцы, задумчиво поглаживая левое запястье. Плечи грифельно-серого полупальто стремительно чернеют от влаги, и водитель Кайена активно жестикулирует, поторапливая. На что Золотарёв лишь криво улыбается, запуская пальцы в тёмно-каштановые волосы, а я щурюсь, пытаясь разглядеть предмет его столь пристального внимания. Смуглую кисть обвивает то ли браслет, то ли шнурок: тугой, узкий, с серыми вкраплениями на чёрном фоне, и запоздалое озарение вырывается взволнованным выдохом сквозь стиснутые зубы.
Это моя резинка для волос.
Он точно не человек – дьявол, ниспосланный в наказание за мои грехи. Даже на таком расстоянии его эмоциональное давление сжигает все принципы, пуская прахом прежние представления о том, какой должна быть приязнь. Мне начинает казаться, что я одержима, настолько нелепо млеть от павлина, который только и делает, что вытирает об меня ноги.