— Не знала, что милиция зубы на учёт берёт.
— Говорят, вам его бог послал?
— Ты мне, молодой человек, зубы не считай, то есть не заговаривай. Скажи, зачем пожаловал, — и привет.
Леденцов знал, что допрос нужно начинать исподволь, поэтому старался придумать нейтральную темку. Но старуха поворачивала разговор к главному.
— Я пришёл к вам насчёт хряка, то есть хрюка. Если во дворе хрюкает, то это же поросёнок?
— Неужто кошка захрюкает?
— К примеру, у вас хрюкает?
— Двое, не считая кролей, курей, коз, петуха и кошки.
— Ого! Вот почему вас кулачкой зовут.
Она встала, неслышно прошлась по ковру и оперлась руками на стол, обдав его волной запахов: трав, яблок и варёной картошки. Её лицо приблизилось к нему настолько, что он рассмотрел крепкую кожу щёк, дрожащую верхнюю губу и каризну глаз, как показалось ему, затянутых сизой злобной дымкой.
— Кулачкой зовут?! Потому что я не хожу с ними на винопой. Потому что я даже в воскресенье поднимаюсь в четыре утра, а они чухаются до девяти, да и встанут — не то идут, не то падают. Я веники вяжу, траву кошу, клетки чищу, землю буравлю, а они у теликов сидят. У меня всё своё: мясо, овощ, молоко… Я даже в аптеку не хожу — свои травы лечебные. Я людей кормлю. За деньги, а то как же. Они же всё с государства тянут. Так кто ж кулак выходит? Кто даёт иль кто к себе гребёт?..
— Мария Сосипатровна…
— Кто вкалывает, тот кулак, а кто у телика сидит, тот не кулак?
— Мария Сосипатровна, перейдём к другому вопросу.
— Перейдём, — успокоилась она.
— Все ваши четвероногие…
— А почему это четвероногие? — обидчиво перебила хозяйка.
— Кабанчики, кролики, кошка…
— У моих курей по две ноги.
— Все ваши четвероногие и двуногие…
— А петух у меня теперь одноногий, — вспомнила она. — Вчерась на дорогу скаканул, его колесом и шибануло.
Леденцов помолчал. Он догадался, что доверительной беседы не будет, не получится. И спросил, терпеливо и уже монотонно:
— Ваши четвероногие, двуногие и одноногие, наверное, кушают?
— Не кушают, а жрут да причмокивают.
— И чем вы их кормите?
Он сразу заметил, что вопрос остудил её. Она одёрнула независимый платок, отпустила взглядом его лицо и поёжилась, словно тёплый дом внезапно просквозило.
— Картошки подпол засыпала, комбикорм где куплю, сена накошу… Способы-то у меня домодедовские.
— Как понять «домодедовские»?
— Кормовая база слабовата.
— И как вы её восполняете?
Она схватила платок за края и растянула за спиной на раскинутых руках, как расправила крылья. Леденцов ждал каких-то последующих слов, но платок опал — птица испуганно сложила крылья. Хозяйка молчала.
— Не хотите отвечать? Или боитесь?
— А ты прямо спросить тоже боишься?
— Как так?
— Спроси прямо-то, зачем пришёл.
Инспектор поёрзал на стуле — совет старухи нарушил всю следственную тактику. Что бы на его месте сделали Петельников и Рябинин? Он ведь, инспектор, ведёт допрос, а не эта бабушка… Ничего не придумав, Леденцов спросил машинально, уже вослед вылетевших слов догадавшись, что он последовал-таки её совету:
— Свиней кормите хлебом?
— У меня боровы.
— Кормите боровов хлебом?
— Кормлю.
— Где берёте?
— В магазине, у Сантанеихи, продавщицы нашей.
— А почём?
— По госцене.
— А кто ещё берёт?
— Это ты, милок, сам поспрашивай.
— Вы много брали?
— Да уж не первую свинью откармливаю.
— Спасибо, Мария Сосипатровна.
— Прямо спрошено, прямо и отвечено. Аминь. Только хлебушек и горелый бывает.
— А откуда хлеб у Сантанеихи?
— Это уж вы сами ищите.
— А вы не поможете?
— Ну ты и ехидный! Прямо утконос!
Мария Сосипатровна опустилась на стул, как-то поникнув на нём. В горнице стало так тихо, что из хлева донеслось блеянье козы. Леденцов потёр ладонью лоб и щёки, разминая чуть стянутую кожу — так бывает после купанья, когда лицо обсыхает на ветру. Радость, уют и сытое тепло — с кухни пахло варёной, наверняка рассыпчатой картошкой — лишили инспектора сил. Видимо, от мокрых до колен брюк шёл пар. Ноги оставались в торфяной жиже, но теперь тёплой жиже.
— Щей похлебаешь?
— Щей… чего?
— Ну, поешь.
— Я при исполнении.
— А вам что — щи запрещено хлебать?
— У хороших людей разрешено, — улыбнулся он, догадавшись, что ему сейчас очень хочется похлебать щей, сваренных этой женщиной.
Мария Сосипатровна принялась степенно хлопотать. Леденцов смотрел на стол, где появлялись предметы и еда вроде ему известные, и вроде совсем другие: старомодные тарелки со смешными рисунками, деревянная солонка, помидоры небывалой величины, гусиные яйца, сахарная картошка…
— У Сантанеихи полюбовник есть, — сообщила Мария Сосипатровна как-то между прочим.
— Это законом не запрещено.
— Полюбовник-то с хлебного завода.
— А как его фамилия?
— Откуда мне знать, полюбовник-то не мой.
— Внешность описать можете?
— Да разве мужика внешность красит?
— А что красит мужика?
— Кем да как работает.
— Ну и кем работает этот полюбовник?
— Главным по механизмам.
Леденцов замер, словно увидел на столе жареного Змея Горыныча.
— Мария Сосипатровна, щи отменяются…
Говорят, что существует более трёхсот сортов хлеба. Каких только нет… А какими словами определяют его: вкусный, мягкий, тёплый, душистый, ситный, свежий, хрустящий…
Но больше всех мне нравится другое слово — насущный. Хлеб наш насущный…
Женщина оторвала пустой взгляд от пустого окна и повернулась. Бутылочные стекла колко блестели на полу, зелёный лук слегка повял, буханка хлеба казалась чёрствой… Женщина взялась за веник — второй день не убирается.
Звонок в передней удивил её. Надежда, которой хватило секунды пути от кухни до двери, отогрела лицо. Женщина открыла запор почти с улыбкой…
— Извините за позднее вторжение, — сказал Петельников.
— Вам кого?
— Николая Николаевича.
— А вы кто?
— Вот моё удостоверение. Утром вас не застал.
— Ребят у бабушки забирала…
Она поверила, не глянув в книжечку, будто ждала этого позднего гостя из уголовного розыска.
— Проходите на кухню, в комнате спят дети.
Инспектор шёл, стараясь не наступать на крупные осколки. Окинув взглядом стол, он понял, что тут отшумела какая-то буря.
— Николай Николаевич пировал? — улыбнулся Петельников.
— Нет.
— А кто же — вы?
Она тоже улыбнулась — натянуто, из вежливости. И помолчала, раздумывая, отвечать ли. Инспектор подождал, намереваясь свой вопрос повторить, поскольку ему очень захотелось узнать, кто же так примитивно гулял. Ведь не главный же механик?
— Приятель Николая вчера заходил, — как-то неуверенно ответила женщина.
Петельников хотел спросить, почему же со вчерашнего дня не убирается, но лишь пристально вгляделся в её лицо — зачем спрашивать?
— Фамилию приятеля знаете?
— Башаев.
— Водитель с хлебозавода?
— Он…
— Что же их связывает?
— Красивая жизнь.
— Башаев… и красивая жизнь? — удивился инспектор.
Женщина зло повела рукой, показывая на стол и на битые стёкла:
— Вот для него красивая жизнь.
Петельников сел на подвернувшуюся табуретку — к концу дня ноги принимались гудеть. Но женщина не села, выжидательно замерев посреди кухни. Инспектор встал:
— Мне нужен ваш муж.
— Его нет.
— А где он?
— Наверное, на заводе.
— На заводе его нет второй день.
— Тогда не знаю.
— Жена — и не знаете?
— А вы про свою жену всё знаете?
— Я не женат, — улыбнулся инспектор, снимая её раздражение.