Эмили встретила Марсиаля вся в слезах. Накануне в одиннадцать часов вечера Юберу позвонили по телефону. Эмили при разговоре не присутствовала и не знала, о чем шла речь, но, когда несколько минут спустя увидела мужа, она сразу поняла, что дело плохо. Юбер был бледен как полотно, глаза его блуждали. Он тотчас слег. У него начался жар. Он категорически отказался довериться Эмили. Несмотря на протесты больного, она вызвала врача. Но осмотр ничего не дал.
«Ясное дело, это шпионаж», — подумал Марсиаль и тут же представил себе газетные заголовки: «Видный государственный чиновник изобличен в шпионаже…» В эту минуту Марсиалю было бы очень трудно определить, что он в точности чувствует: волнение, жадное любопытство или сострадание к бедняге Юберу…
— Лучше я потолкую с ним наедине, — сказал он свояченице. — Может, со мной он будет откровеннее.
— Я и сама так думала.
Марсиаль вошел в спальню. Сам не зная почему, он взял тон этакого разбитного балагура.
— Ну а где же нимб? — воскликнул он, подходя к постели больного. — Я слыхал, ты решил удалиться в монастырь?
Но тут же осекся, пораженный видом Юбера. «Он сразу постарел лет на двадцать. Как видно, дело дрянь». Юбер поднял на него обведенные темными кругами, запавшие глаза, в которых затаились печаль и страх.
— Ах, это ты! — произнес он упавшим голосом.
Марсиаль присел на край кровати.
— Что ж это ты сплоховал, старина! Для будущего святого вид у тебя неважный…
— Оставь свои шуточки. Мне не до них. Где Эмили? — спросил он, понизив голос.
— В гостиной. Она решила оставить нас вдвоем. Что случилось, старина Юбер?
— Ты плотно закрыл дверь? Нас не могут подслушать?
— Говорю тебе, Эмили в гостиной… А дверь закрыта плотно, не беспокойся. Ну, так что с тобой такое — у тебя, говорят, лихорадка?
— Сейчас нет. А ночью была… Страшный приступ.
— И это началось прямо так — ни с того ни с сего?
Юбер вздохнул, отвел взгляд.
— Со мной случилось ужасное несчастье, — прошептал он.
Он помолчал. Потом перевел взгляд на свояка.
— Я пропал, — сказал он дрожащим голосом.
Марсиаль вдруг почувствовал пустоту в груди. «Юбер умирает». Он испугался почти так же, как если бы неумолимый приговор вынесли ему самому. Таинственный телефонный собеседник был, наверное, специалистом по каким-нибудь страшным болезням. На служебные неприятности Юбер намекнул из стыдливости, а может, из суеверия: то, что не названо словами, еще как бы отвратимо. «Документы такого рода», как видно, были рентгеновскими снимками… Марсиаль, сделав над собой усилие, заговорил непринужденным тоном.
— Не надо терять голову, Юбер. Медицина редко ставит абсолютно точный диагноз.
— При чем здесь медицина? — сказал больной, печально покачав головой.
Марсиаль ждал продолжения. После очередной паузы, тянувшейся несколько секунд, прозвучал еле слышный шепот;
— Меня арестуют.
— Это еще полбеды! — с облегчением воскликнул Марсиаль. (Все, что угодно, лишь бы не смерть.) — Ну, и напугал же ты меня! А я было решил, что ты уже одной ногой в могиле.
— Я бы предпочел лежать в могиле, — сказал Юбер мрачным топом, но, как всегда, изящно выговаривая слова.
Марсиаль едва удержался от смеха.
— Ну-ну! — весело проговорил он. — По мне, все, что угодно, лишь бы не смерть.
— А бесчестье?
— Фью! Если речь идет о чести, это ерунда. Особенно в наше время.
— Нет, не ерунда.
— Ты сказал, что тебя арестуют? Когда?
— Завтра, а может, сегодня вечером, а может, через полчаса. Полиция может нагрянуть в любую минуту.
— Представь себе, — вдруг перешел Марсиаль на светский тон, — я подозревал что-то в этом роде.
— Быть не может!
— Может. Помнишь, я был у тебя в последний раз? Ты говорил по телефону, упоминал о каких-то документах… Я сразу смекнул, что речь идет об официальных бумагах.
Наступило долгое молчание. Юбер с напряженным вниманием вглядывался в свояка, словно пытаясь решить вопрос, можно ему довериться или нет.
— Ты уверен, что Эмили не подслушивает у дверей? — спросил он шепотом.
— Да ты что! Эмили не способна…
— Пойди посмотри, — сказал Юбер тоном человека, которому род людской уже не внушает больше никаких иллюзий.
Марсиаль повиновался и снова присел на край постели.
— Никого там нет, само собой. Ну-с, так что ж это за официальные бумаги?
Юбер испустил сдавленный стон.
— Не знаю, говорить тебе или нет…