— Зачѣмъ же онъ покупателю?
— Зачѣмъ?.. Да вы на Хивѣ-то развѣ не жили?
— Нѣтъ.
— Э, ну такъ вы еще. значитъ, жизни не видали… Да тамъ это самое обыкновенное дѣло… За чай да за калачъ такія штуки продѣлываютъ…
И онъ разъяснилъ мнѣ отвратительныя цѣли покупки.
— Да что-жъ на это никто не обратитъ вниманія?
— Кому нужно?.. кто станетъ въ это входить? Э батенька, правда-то знаете гдѣ?.. Да что! Я какъ-то читалъ, въ какой-то газеткѣ здѣшней московской, вотъ про это наше отдѣленіе работнаго дома… такъ вѣрите — умилился до слезъ — такъ хорошо написано!… И чистота-то, и воздуху-то масса, и каждому-то отдѣльная кровать, и столъ отличный, чуть ли не по фунту мяса на каждаго, и залъ-то концертный скоро отдѣлаютъ, картины туманныя станутъ показывать!. Концертный залъ!. Ха-ха-ха! туманныя картинки!… Ну, скажите, ради Господа, пошли бы вы вотъ сейчасъ смотрѣть ихъ?.. До того ли намъ? Хоть бы обращались-то по-человѣчески, не какъ съ собаками… Что, былъ сегодня управляющій въ столовой?
— Нѣтъ.
— Жаль, а то-бы посмотрѣли картину. Войдетъ, понимаете, не одинъ, а со свитой, — какіе-то прихлебатели позади… войдетъ и заоретъ: «Встать!..» Ну, конечно, всѣ вскочатъ, молчаніе мертвое… А какъ обращается съ рабочими?.. «Ты», «мерзавецъ», «подлецъ», негодяй, только и слышишь! Подлость!
Онъ закашлялся и замахалъ рукой, какъ бы отгоняя что-то…
— Будетъ, — съ трудомъ выговорилъ онъ, — ну, ихъ къ чорту… Не нами заведено, не нами и кончится… Ложитесь. да давайте потолкуемъ про деревню… Скоро весна вѣдь: снѣгъ стаетъ, тетерева по утрамъ затокуютъ, вальдшнепы прилетятъ… О!… вы не охотникъ?..
Мы легли… Онъ началъ говорить про свою жизнь дома, про охоту, про рыбную ловлю, про пчелъ… Разсказы эти дышали любовью и какой-то особенной, задушевной прелестью…
Я долго слушалъ его, совсѣмъ позабывъ, что нахожусь въ спальнѣ работнаго дома…
XXI
На другой день утромъ я отправился въ больницу… Доктора еще не было… Въ пріемной дожидалось человѣкъ пятнадцать… Молоденькая, симпатичная фельдшерица записала наши фамиліи. Мы усѣлись въ прихожей на узкой и длинной скамьѣ и стали ждать. Рядомъ со мной помѣстился какой-то молодой человѣкъ съ длинными курчавыми волосами.
Ему не сидѣлось спокойно… Онъ какъ-то ерзалъ по скамьѣ, пожималъ плечами и безпрестанно чесалъ свою голову.
— Что ты не сидишь покойно? — сказалъ я, — что у тебя болитъ?
Онъ испуганно взглянулъ на меня большими «телячьими», какими-то жалобными глазами и тихонько, чуть не плача, сказалъ:
— Бѣда!… заѣли…
— Давно въ работномъ домѣ? — спросилъ я у него съ невольнымъ участіемъ.
— Недавно… Пріѣхалъ въ Москву на мѣсто… да загулялъ…
— А ты кто — крестьянинъ?
— Нѣтъ, я изъ духовныхъ… У меня отецъ дьяконъ въ Клинскомъ уѣздѣ… Дядя еще есть — тоже дьяконъ здѣсь въ Москвѣ, на Старой Басманной (онъ назвалъ богатый и извѣстный приходъ), да нельзя мнѣ къ нему… совѣстно…
— Что-жъ, ты учился гдѣ-нибудь?..
— Учился въ семинаріи у Троицы… да выгнали изъ четвертаго класса…
— Мамаша, небось, жива?.. Онъ заморгалъ глазами.
— Жива… Хочу у доктора попроситься въ больницу… Письмо къ дядѣ пошлю… Очень мнѣ тяжело!
Онъ наклонилъ голову и замолчалъ.
Немного погодя пришелъ докторъ. Это былъ средняго роста брюнетъ, худощавый, съ добрымъ, симпатичнымъ лицомъ… Онъ сѣлъ къ столу и сталъ вызывать по фамиліямъ.
Первымъ подошелъ къ нему коренастый и крѣпкій, лѣтъ 60-ти старикъ.
— Ты что, дѣдъ?
— Зубы… зубами маюсь!..
— Гдѣ?
— Во, гляди!..
— Вырвать?
— Рви!
— Садись!
Докторъ взялъ щипцы и вырвалъ зубъ. Старикъ только головой мотнулъ и, сплюнувъ въ тазикъ, сказалъ:
— Рви другой!
Докторъ вырвалъ другой и сказалъ:
— Еще, что ли?
— Рви!
Докторъ вырвалъ третій зубъ и опять, улыбаясь спросилъ:
— Ну еще, что ли?
— Нѣтъ, будетъ! — сказалъ старикъ съ такимъ выраженіемъ въ голосѣ, какъ будто отказывался отъ рюмки водки, которую его упрашивали выпить… Всѣ засмѣялись… — Спасибо! — сказалъ онъ и пошелъ въ прихожую, кладя по полу, точно печати, оттаявшими чунями клѣтчатые слѣды.