Чемберлен прочистил горло.
– Итак, джентльмены, боюсь, ситуация ухудшилась. Мы надеялись – и чешское правительство согласилось на это, – что передача Судетской области Германии будет осуществлена цивилизованно, посредством плебисцита. К несчастью, накануне вечером герр Гитлер объявил, что не готов ждать даже неделю и в субботу начинает вторжение. Сэр Хорас Уилсон встречался с ним сегодня утром без свидетелей и очень твердо предупредил, что если Франция сохранит верность союзным обязательствам перед Чехословакией – а у нас есть все основания так полагать, – то и нам не останется иного выбора, кроме как поддержать Францию.
Премьер-министр надел очки и взял телеграмму.
– После привычных разглагольствований и брызганья слюной герр Гитлер, согласно сообщению нашего посла в Берлине, ответил буквально следующее: «Если Франция и Англия нанесут удар, то пускай. Мне это совершенно безразлично. Я готов к любым поворотам. Внесу лишь ясность: сегодня вторник, а к следующему понедельнику мы окажемся в состоянии войны».
Чемберлен отложил телеграмму и сделал глоток воды.
Перо Легата чиркало по плотной бумаге: «ПМ – последние новости из Берлина – разрыв переговоров – бурная реакция герра Гитлера – на следующей неделе мы окажемся в состоянии войны…»
– Разумеется, я продолжу усилия по поиску мирного решения – если таковое существует, – продолжил премьер. – Хотя в данный момент не вижу, что можно сделать. А тем временем, боюсь, нам стоит приготовиться к худшему.
Горт оглядел своих коллег:
– Премьер-министр, мы набросали меморандум. В нем обрисован наш совместный взгляд на военную ситуацию. Позволите мне зачитать вывод?
Чемберлен кивнул.
– «По нашему мнению, – начал Горт, – никакое давление со стороны Великобритании и Франции посредством морских сил, сухопутных или воздушных не сможет помешать Германии захватить Богемию и нанести решительное поражение Чехословакии. Восстановление территориальной целостности Чехословакии станет возможным лишь в результате продолжительной борьбы, которая с самого своего начала должна будет принять характер неограниченной войны».
Все молчали. Легат отчетливо слышал скрип своего пера, который вдруг показался неестественно громким.
– Это кошмар, которого я всегда опасался, – промолвил наконец Чемберлен. – Ощущение такое, что прошлая война ничему нас не научила и мы заново переживаем август четырнадцатого года. Одна за одной страны мира будут втягиваться в конфликт. И ради чего? Мы уже говорили чехам, что если победим, то их нация в нынешнем ее состоянии существовать не будет. Три с половиной миллиона судетских немцев должны получить право на самоопределение. А посему отделение Судетенланда от Германии не сможет стать целью союзников в войне. Так за что будем мы сражаться?
– За торжество закона? – предположил Горт.
– За торжество закона. Это точно. И если дойдет до края, мы будем драться. Но ей-богу, мне так хочется найти какой-то иной способ уладить эту проблему!
Премьер-министр резко провел рукой по лбу. Старомодный стрельчатый воротник подчеркивал жилистую шею. Лицо Чемберлена было серым от усталости. Усилием воли он принял обычный деловитый тон:
– Какие практические меры необходимо предпринять?
– Согласно уже достигнутой договоренности нам следует немедленно переправить во Францию две дивизии, чтобы продемонстрировать нашу поддержку, – ответил Горт. – На позиции они выйдут спустя три недели, а еще через восемнадцать дней будут готовы вступить в бой. Однако генерал Гамелен недвусмысленно заявил, что до следующего лета в намерения Франции не может входить ничего более серьезного, кроме как символические удары по Германии. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что французы пойдут даже на это. Они останутся за линией Мажино.
– Станут ждать, пока мы не подтянем крупные силы, – добавил Ньюолл.
– Наши ВВС готовы?
Ньюолл сидел с совершенно прямой спиной – узколицый мужчина, тощий как скелет, с седыми усиками.
– Вынужден признать, премьер-министр, – сказал он, – что это самое неподходящее для нас время. На бумаге у нас имеется в составе сил обороны двадцать шесть эскадрилий, но всего шесть из них укомплектованы современными самолетами. Одна «спитфайрами», остальные пять – «харрикейнами».
– Но воевать они могут?
– Некоторые.
– Как это?
– Боюсь, премьер-министр, что у «харрикейнов» есть технические проблемы с пулеметами. На высоте более пятнадцати тысяч футов они замерзают.