Маленький, желчный, патриархально длинноволосый и бородатый Коллинз, в плотном черном сюртуке, в огромных очках, нервной походкой взбежал на трибуну, суетливо налил себе воды, жадно выпил. Казалось, что его сжигает внутренний огонь, что этот человек, похожий на застенчивого и пылкого провинциального учителя, — сама искренность. Впрочем, может быть, так и было. Трезво рассуждали закулисные хозяева «пророка»: марионетка же могла беззаветно верить в святое дело…
Коллинз начал говорить неуверенно, как бы робея. Запинался, не оканчивая фразы. Часто пил. Точно смущала его многочисленность и образованность ученой аудитории. Да он и не скрывал неловкости. Право же, леди и джентльмены, цвет мировой космической науки не должен быть слишком строгим к простому фермеру из Висконсина. Впрочем, леди и джентльмены вправе спросить, почему же простой фермер отважился выступать перед столь высокоученым собранием. А вот почему. Уважаемые участники конференции представляют торжествующий человеческий разум. Но ведь миллиарды белых, черных и желтых жителей Земли живут прежде всего чувствами. Они, эти крестьяне, рабочие, мелкие служащие, бесчисленные, как песок морской, хотят спокойно заниматься своим незаметным и необходимым всей планете трудом; хотят любить, рожать детей, веселиться — и достойно покидать этот мир, глубокими стариками, на собственных ложах, в окружении внуков и правнуков… Что может быть дурного или противоестественного в том, что человек, во всем подобный древнему праотцу Адаму, желает вкушать покой и вечную смену житейских весен и зим, не расставаясь с щедрой землей?
Вдохновенный Иеремия не сказал в этот раз ничего нового, неожиданного. Ни слова, в сущности, не прибавил к мнимоглубоким благоглупостям копеечных брошюр и проспектов «Общества», в последние месяцы миллионными тиражами затопивших книжные магазины западных стран. И тем не менее проповедь Коллинза была страшновата. Ибо, сработанная по демагогическому рецепту, коего не чуждался в свое время и доктор Геббельс, — «любая чушь, повторяемая день и ночь всеми средствами массовой информации, становится истиной» — программа Коллинза могла найти сторонников. Среди обиженных, выброшенных за борт жизни удачливыми конкурентами; среди запуганных капризами конъюнктуры, разуверившихся в завтрашнем дне; среди одурманенных новомодными религиями или злобно цепляющихся за древние суеверия, — в массе искалеченных судеб и душ искало своих адептов «Общество Адама»…
Как и ожидал Тарханов, «пророк» яростно обрушился на космонавтику. О нет, он, Коллинз, совсем не хочет показаться дикарем, смешным, дремучим ретроградом! Спутники всепланетной телевизионной сети; космическая метеорология, разведка полезных ископаемых, наблюдение за посевами или миграциями промысловых рыб, — все это вещи исключительно полезные, такое выгодное и понятное «простому фермеру» завоевание ближнего космоса можно только приветствовать… Но кому нужны эти чудовищные, все более далекие прыжки? Разве только восторженным романтикам и детям… Люди, «стоящие босыми ногами на пашне», такого нелепого мотовства, таких самоубийственных акций одобрить не могут. Как будто полное изобилие царит на матери-Земле и можно от избытка нашего тратить бесчисленные миллиарды, забрасывая стальную капсулу с парочкой смертников куда-нибудь в марсианскую пустыню, заведомо мертвую, точно кирпич! А скоро, говорят, прибавил Коллинз с подкупающей «деревенской» наивностью, начнется подготовка полета к одной из ближайших звезд. Нет уж, довольно с нас кровавых и безумно дорогих авантюр! Он, Иеремия, говорит от имени всех безымянных тружеников — потомков Адама и Евы: назад, к родной Земле! Здесь нам надлежит, согласно заповеди господней, в поте лица есть хлеб свой. Ничего полезного, необходимого человечеству, ничего, достойного кровавых жертв, не найдем мы в ледяной черной пропасти! Нас ждет жуткое, разрушающее действие среды, абсолютно противопоказанной землянам. Космос стал языческим божеством. Молохом, проглатывающим наши силы и жизни. Чего стоит хотя бы возведение города на летающей горе! Подобная затея могла прийти в голову лишь зарвавшимся безумцам. И кто знает, — если уж говорить начистоту, — не воспользуются ли однажды хозяева астероида своей «стройплощадкой» для того, чтобы внезапно взять на прицел всю разоружающуюся планету и утвердить на ней свое господство?
…Снова сделавшись из грозного «обличителя» робеющим и косноязычным провинциалом, Иеремия пробормотал несколько извиняющихся фраз, низко поклонился «высокоученому собранию» и бочком, неуверенно слез со сцены. Семен заметил, что Коллинзу бурно аплодирует часть зала — три-четыре ряда, сплошь занятых ярко одетыми пожилыми дамами и мрачноватыми парнями боксерского вида…
— Ну не мерзавец ли? — истово возмутился Виктор Сергеевич и даже, позабыв о малом тяготении, ударил кулаком по столу, так что Семену и Марине пришлось удерживать его от «взлета». — Хороши, впрочем, и ваши канадцы: допустить такого на конференцию.
— Ничего, — сказал Тарханов, угрожающе прищурив левый глаз и покачивая головой. — Во-первых, Коллинз все-таки сказал побольше, чем обычно в статьях и книжонках. Откровеннее сказал. Комитет по разоружению уже заинтересовался всерьез «космоборцами». А во-вторых, выступил сверх программы наш Валерий Федорович, академик, и быстренько все расставил по местам.
— Это он всегда умел, — успокаиваясь, кивнул командир. — Великий логик.
— Ну да. Спокойненько, сухо, даже, можно сказать, вяло. Коллинза и присных его так прямо назвал «явлением контркультуры» и место им определил где-то между сектантами, юродивыми во Христе или в Будде, и штурмовиками на содержании у монополий. Любо-дорого! Я одного боялся, чтобы не пальнул в него кто-нибудь из зала. С них станется; ничего, обошлось. Иеремия сидел с видом мученика, терпел и ангельски улыбался. Мол, сами видите поношение праведных. Однако нашего шефа слушали получше, чем «пророка». А почему?
Логика. Наш язык научный. Все основано на доказательствах. — Семен начал загибать пальцы. — Прежде всего с цифровыми выкладками разобрал «безумные» затраты на дальний космос — и оказалось, что никого они не разоряют, что расстояния полетов и сложность экспедиций увеличиваются в строгом соответствии с материальными возможностями стран. Никаких «земных» отраслей наше дело не ущемляет, тем более, когда осуществляются многонациональные программы. Далее: «безымянным труженикам» не на что жаловаться еще и потому, что любые полеты рано или поздно окупятся. Открытия космонавтов уже подстегнули мысль физиков, энергетиков, биологов; человек все больше узнает о строении Вселенной и о своих собственных возможностях. Окупится космос и в самом прямом, меркантильном смысле: например, находками редких элементов, или каких-нибудь бактерий с чудесными свойствами, или просто драгоценных металлов… Чего стоят первые шахты на Луне или хотя бы ваш камешек, где одного золота тысячи тонн!.. Наконец, освоение новых миров даст человечеству возможность расселяться, а ведь известно, что на Земле скоро станет и тесновато, и с жизнеобеспечением довольно сложно.
— А как он насчет мирового господства? — поинтересовался Панин.
— Да что тут можно было сказать! Только одно: с больной, мол, головы — на здоровую. Уже одни бригады, приглашенные со всего мира, в том числе и из западных стран, говорят о «высокой секретности» всего, что делается на астероиде. Родственники летают на свидания, всюду телекамеры, ни одной запретной зоны. — Семен замахал ручищами, точно отгоняя назойливых мух. — Стыдно и вспомнить эту Коллинзову белиберду!
— Ладно, — сказал Виктор Сергеевич, основательно приложившись к «груше» с чаем и как бы почерпнув в ней силу для решительного поворота в разговоре. — Все это, конечно, очень поучительно, но, к сожалению, Земля Землей, а у нас тут своих бед хватает. Спасать надо, Семен Васильевич, эти самые бригады; постоянный экипаж надо спасать.