— Позже перезвоню, придурок.
Я сбросил вызов и повернулся к ней. Уголки её губ чуть приподнялись, будто она только что что-то выиграла.
— Чего это ты улыбаешься?
— Значит, ты считаешь, что я горячая, да? — засмеялась она.
На ней было чертовски милое белое платье с открытыми плечами и ковбойские сапоги.
— Спрашивай завтра во время положенного интервью, — сказал я, вылезая из машины.
— Мне не нужно спрашивать то, в чём я и так уверена! — крикнула она мне вслед, пока я обходил машину и открывал ей дверь.
— Ну и что? Он спросил, симпатичная ли ты. Что я должен был сказать?
— Ну, мы ведь знаем, что ты сказал, не так ли?
Я развернулся так резко, что она даже не успела отступить. Снова прижал её к машине, поставив руки по обе стороны от её красивого лица.
— Ты хочешь сказать, что не считаешь меня симпатичным? Я ведь поймал тебя на том, что ты пялилась на меня, не так ли?
Она посмотрела на меня с лукавой ухмылкой.
— Ты ничего так. Но точно не в моём вкусе.
— Ага? И какой у тебя вкус? Сексистские свиньи из хоккея?
— Ты прямо одержим Брином Локхартом, да? Прямо как ревнуешь.
Я отступил назад и опустил руки.
— Не ревнивый я тип, милая. Пошли уже.
Она протянула руку на заднее сиденье, достала плакат, который сама сделала, и вручила мне. Мы пошли рядом в сторону футбольного поля.
— Значит, ты подумываешь о Нью-Йорке, да?
— Он в топе списка, — ответил я, не говоря всей правды. На самом деле, он был единственным в списке, кроме той команды, за которую я играл сейчас. Я почти был уверен, что готов принять решение, и это должно было случиться совсем скоро. — А поехали со мной в Нью-Йорк на следующей неделе? Ничего не пойдёт в печать, пока я не приму решение. Зато познакомишься с ребятами, увидишь, что я не такой уж и козёл, когда рядом свои. И я узнаю, насколько тебе можно доверять.
— Я давала тебе хоть один повод не доверять мне? Ты вообще всем не веришь, — буркнула она рядом.
Я остановился. Она была права. Она шла на всё, о чём я её просил, и при этом я вёл себя как последний мудак.
— Если не считать того, что ты со мной каждый день споришь — да, ты сделала всё, о чём я просил.
— Это что, извинение? — спросила она, убирая тёмные волосы за ухо.
Такая, блядь, красивая.
— Хочешь, чтобы я извинился?
— Хочу, — сказала она, поставив руки на бёдра.
— Отлично. Задай этот вопрос завтра.
Я пошёл дальше и усмехнулся, услышав, как она раздражённо фыркнула у меня за спиной.
— Ты такой упрямый осёл.
— Бывали и похуже прозвища, милая. Чаще всего от тебя.
— Если башмак жмёт… — прошипела она, догоняя меня.
— О, башмак подходит. Только его на заказ шить пришлось — слишком уж он большой, — подмигнул я, когда мы остановились у сетчатого забора.
Лайонел сидел на пледе рядом с Бренди, которая тут же вскинула голову и снова выдала этот оглушительный визг.
— Ты пришёл! — закричала она.
Она мне уже написала, наверное, пять тысяч сообщений. Был у меня выбор?
— Ну пошли,
Бринкли толкнула меня локтём в бок и потянулась к калитке. Распахнула её и пошла впереди, загорелые ноги чеканили шаг в этих её сапожках. Я не мог оторвать глаз от её задницы.
Волосы мягко качались из стороны в сторону по спине.
— Мистер Хендрикс. Это вы? — сказал Лайонел, поднимаясь на ноги и на ходу обнимая Бринкли.
— Я же просил называть меня Линкольн, — протянул я руку. Он пожал её крепче, чем я ожидал, и тогда я передал ему плакат, который Бринкли сделала. Она постаралась на славу — в машине теперь, скорее всего, всё в блестках. — С днём рождения, дружище.
— Как это вообще произошло? — пробормотал он, отпустив мою руку и наклоняясь, упершись в колени, как в нашу первую встречу, будто пытался отдышаться.
— Я устроила, чтобы с нами встретился Джими Хендрикс, — сказала Бренди, и Бринкли залилась смехом, откинув голову назад.
— Детка, его зовут Линкольн Хендрикс. Он — легенда НФЛ, — Лайонел посмотрел на меня и пожал плечами, как бы извиняясь.
Чёрт, да мне и правда нравилось. Нравилось ощущать себя обычным парнем.
— Ужас, GOAT — «величайший из всех времён». Это типа утешительный приз? — спросила Бренди.
Бринкли встретилась со мной взглядом и улыбнулась. Солнце как раз собиралось спрятаться за облака, и последние лучи осветили её кожу, заставляя её светиться, будто золотом покрыли.
Лайонел застонал:
— Это значит, что он лучший из лучших. GOAT — это «greatest of all time», величайший всех времен.
— Вперёд, Джимми, — захлопала в ладоши Бренди.
Теперь уже я рассмеялся:
— Ну что, покажешь, как ты бьёшь по мячу? Говорят, ты тоже неплох.
— От моей девушки, что ли? — отозвался Лайонел, и его лицо тут же покраснело.
— По твоей статистике. Я тебя пробил. У тебя впечатляющие показатели. Ну что, покажешь, на что способен?
Следующий час прошёл за тем, как мы наблюдали, как этот парень лупит по мячу как одержимый. Он забил каждый удар по воротам. Когда стемнело, включили прожекторы, и он побежал на несколько приёмов, а я кидал ему мяч.
— Я никакой принимающий, — пробурчал он.
— Эй, я бы тоже был никаким принимающим. Ты находишь своё место на поле и пашешь, пока не станешь лучшим в этом. Ты кикер, Лайонел. И чертовски хороший.
— Ты сейчас прикалываешься, да? — сказал он, пока я кидал ему мяч, и мы направлялись обратно к Бринкли и Бренди.
— Ты правда хочешь играть в колледже? Это непростой путь, брат.
— Я хочу этого больше всего на свете.
— Ладно. Я сделаю пару звонков. Вбей свой номер в мой телефон, — сказал я и протянул ему мобильник, а он уставился на меня с открытым ртом. — Посмотрю, чем смогу помочь.
Я слегка опешил, когда увидел, как его глаза увлажнились под светом фонарей. Я знал, каково это — чувствовать, будто твоя мечта недосягаема. Я сам через это проходил — не раз.
— Эм… спасибо тебе, Линкольн. Даже если ничего не выйдет, спасибо за этот вечер. Это был лучший день в моей жизни.
Я снова протянул ему руку, но он бросился ко мне и обнял.
Я похлопал его по спине, потому что толком не знал, что делать, но парень не отпускал, так что я обнял его второй рукой и просто дал ему постоять так, сколько нужно.
Бринкли улыбалась шире, чем я когда-либо видел. Обычно у неё была ухмылка — злая, колкая или ехидная.
А это была настоящая улыбка.
Ни капли злости. Ни тени раздражения.
Наконец он отступил, провёл рукой по лицу, опустив голову, и я понял — я сделаю всё, что смогу, чтобы помочь ему.
Мы попрощались. Бренди до сих пор визжала от восторга, пока мы с Бринкли шли к машине. Она молчала, и только когда мы оба сели и пристегнулись, она повернулась ко мне.
— Это было очень трогательно, Линкольн, — прошептала она.
— Я ничего не обещаю, но смогу привлечь к нему внимание. Он действительно неплохой игрок. Не особо обучен, зато в нём есть огромный потенциал.