- Пошлите меня, - с готовностью вызвался лейтенант Сандерстром. - Я там все ходы и выходы знаю.
На том и порешили и стали обсуждать теорию Йоргенсена: какими научными наблюдениями можно подтвердить ее или опровергнуть.
После совещания Дуайт встретился с Мойрой Дэвидсон, они собирались вместе пообедать. Она заранее выбрала скромный ресторан в центре, Дуайт пришел туда первым. Она появилась с небольшим чемоданчиком в руках. Поздоровались, и Дуайт предложил Мойре перед обедом выпить. Она попросила коньяку с содовой, Дуайт, заказывая, спросил ее:
- Двойную порцию?
- Нет, обычную, - был ответ.
Дуайт, не выразив ни удивления, ни одобрения, кивнул официанту. Глянул на чемоданчик.
- Ходили по магазинам?
- По магазинам! - возмутилась Мойра. - Это я-то, воплощенная добродетель!
- Прошу прощенья. Собрались куда-нибудь съездить?
- Нет. - Мойра явно наслаждалась его любопытством. - Угадайте с трех раз: что тут в чемодане?
- Коньяк.
- Нет. Коньяк уже во мне.
Дуайт чуть подумал.
- Большой острый нож. Вы намерены вырезать из рамы какую-нибудь картину на библейский сюжет и повесите ее у себя в ванной.
- Не то. Угадывайте в последний раз.
- Ваше вязанье.
- Я не умею вязать. Не признаю никаких успокоительных занятий. Пора бы вам это знать.
Им подали коньяк и содовую.
- Ладно, сдаюсь, - сказал Дуайт. - Так что же у вас тут?
Мойра открыла чемоданчик. Внутри лежали репортерский блокнот, карандаш и учебник стенографии. Дуайт широко раскрыл глаза.
- Послушайте, неужели вы взялись изучать эту штуковину?!
- А чем плохо? Вы же сами мне посоветовали.
Дуайту смутно вспомнилось, что однажды от нечего делать он и правда сказал ей - занялась бы стенографией.
- Вы что же, берете уроки?
- Каждое утро. Мне надо быть на Рассел-стрит в половине десятого. Я - и половина десятого! Приходится вставать, когда и семи еще нет!
- Прямо беда! - усмехнулся Дуайт. - А зачем вам это?
- Надо же чем-то заняться. Мне надоело боронить навоз.
- И давно вы этим занимаетесь?
- Три дня. Делаю огромные успехи. Вывожу загогулины, кого угодно перезагогулю.
- А вы, когда пишете, понимаете, что загогулины означают?
- Пока нет, - призналась Мойра и отпила глоток. - Для этого надо еще много работать.
- Вы и на машинке учитесь печатать?
Мойра кивнула.
- И счетоводству тоже. Всей премудрости сразу.
Дуайт посмотрел на нее с удивлением.
- Когда вы все это одолеете, из вас выйдет классный секретарь.
- На будущий год, - сказала Мойра. - Через год я смогу получить отличное место.
- И много народу там учится? Это что же, школа или курсы?
Она кивнула.
- Я и не думала, что будет так много. Пожалуй, только вдвое меньше, чем бывало обычно. Сразу после войны учащихся было раз-два и обчелся, и почти всех преподавателей уволили. А теперь поступает все больше народу, и уволенных придется вернуть.
- Значит, приходят новые ученики?
- Больше подростки. Я среди них себя чувствую бабушкой. Наверно, дома они надоели родным, вот их и заставили заняться делом. - Мойра чуть помолчала, потом прибавила: - И в университете то же самое. Сейчас куда больше слушателей, чем было несколько месяцев назад.
- Вот уж не ждал такого оборота, - сказал Дуайт.
- Сидеть дома - скука, - объяснила Мойра. - А на этих уроках встречаются все друзья-приятели.
Дуайт предложил ей выпить еще, но Мойра отказалась, и они прошли в зал обедать.
- Вы слышали про Джона Осборна и его машину? - спросила Мойра.
Дуайт рассмеялся:
- А как же! Он мне ее показывал. Наверно, он всем и каждому ее показывает, кого только зазовет. Отличная машина.
- Джон сошел с ума. В этой машине он разобьется насмерть.
- Ну и что? - сказал Дуайт, принимаясь за бульон. - Лишь бы он не разбился прежде, чем мы уйдем в рейс. Он получает массу удовольствия.
- А когда именно вы уходите?
- Думаю, примерно через неделю.
- Это очень опасный поход? - негромко спросила Мойра.
Короткое молчание.
- Нет, почему же, - сказал Дуайт. - С чего вы взяли?
- Вчера я говорила по телефону с Мэри Холмс. Похоже, Питер ей сказал что-то такое, что ее встревожило.
- О нашем походе?
- Не прямо о нем. По крайней мере так мне кажется. Вроде он собрался написать завещание.
- Это всегда разумно, - заметил Дуайт. - Каждому следует составить завещание, то есть каждому женатому человеку.
Подали жаркое.
- Скажите же мне: очень это опасно? - настойчиво повторила Мойра.
Дуайт покачал головой.
- Это очень долгий рейс. Мы будем в плаванье почти два месяца и примерно половину времени - под водой. Но это не опаснее, чем любая другая операция в северных морях. - Он чуть помолчал. - Там, где возможно, был ядерный взрыв, подводной лодке рыскать всегда опасно. Особенно с погружением. Никогда не знаешь, на что наткнешься. Морское дно сильно меняется. Можно напороться на затонувшие суда, о которых и не подозревал. Надо пробираться между ними поосторожнее и глядеть в оба. Но нет, не сказал бы, что рейс опасный.
- Возвращайтесь целый и невредимый, Дуайт, - тихо сказала Мойра.
Он весело улыбнулся.
- Ясно, я вернусь целый и невредимый. Нам дан такой приказ. Адмирал желает заполучить нашу лодку обратно.
Мойра со смехом откинулась на спинку стула.
- Вы просто невозможный! Только я начну разводить сантименты, вы... вы их прокалываете, как воздушный шарик.
- Наверно я-то не сентиментален. Шейрон всегда это говорит.
- Вот как?
- Ну да. Она даже всерьез на меня сердится.
- Неудивительно, - заявила Мойра. - Я очень ей сочувствую.
Пообедали, вышли из ресторана и отправились в Национальную галерею, где открылась выставка духовной живописи. Все картины писаны были маслом, большинство в модернистской манере. Тауэрс и Мойра обошли часть галереи, отведенную под сорок выставленных картин, - девушка смотрела с интересом, моряк откровенно ничего в этой живописи не понимал. Оба несколько терялись перед "Снятиями с креста" в зеленых тонах и "Поклонениями волхвов" в розовых; перед пятью или шестью полотнами, трактующими войну в религиозном духе, они немного поспорили. Постояли перед картиной, заслужившей первую премию: скорбящий Христос на фоне разрушенного города.