«Говоря о русской трагедии, говоришь о Семёновой и, может быть, только о ней», — записал вскоре Пушкин в «Моих замечаниях об русском театре».
Семёнова… Он не мог забыть вечера, когда впервые увидел её в роли Антигоны. Он столько слышал о ней, любопытство его было так возбуждено, что он боялся разочароваться. Но он не разочаровался. В тот вечер давали «Эдипа в Афинах» Озерова. Декорации Гонзаго перенесли его в Древнюю Грецию. Высокий царский шатёр, вдали храм среди кипарисов, очертания прекрасного города. Афинский властитель Тезей, вельможа Креон, наперсники, воины… Звучат монологи и хоры. Стихи напевны, тягучи. Театр замер, слушает.
Но вот какое-то движение пробегает по огромному залу. В партере захлопали. Вот уже гремит весь зал. На сцену вышла Семёнова. Она играет Антигону — дочь царя Эдипа. Она появляется, ведя за руку своего слепого отца. Она ещё не сказала ни слова — она только вошла, но сцена как будто осветилась, как будто на рампу прибавили ещё сотню масляных плошек.
Семёнова ходит, говорит. Пушкин забыл, что он в театре. А когда коварные враги похищают слепца Эдипа, чтобы погубить его, и Антигона бросается за отцом, Пушкин ничего уже не видит, кроме одной Семёновой, ничего не слышит, кроме её голоса. Нет, он видит не Семёнову, он видит Антигону, слышит её стон, её вопль, от которого мороз продирает по коже:
Антигона — воплощённое отчаяние. В глазах её мука. Она рвётся из рук воинов, которые едва могут удержать её. И тут происходит то, чего не ждут актёры, чего не должно быть по пьесе: Антигона вырывается и кидается за кулисы вслед за несчастным Эдипом. Растерявшиеся стражники бегут за ней. Сцена вопреки всем театральным правилам на какое-то время остаётся пустой. Но зрителям не до правил, которые нарушила актриса, поддавшись порыву охватившего её чувства. Зрители потрясены. И когда войны выводят на подмостки Антигону, высокие своды Большого театра готовы обрушиться от рукоплесканий и криков.
Антигона в «Эдипе», Мойна в «Фингале», Ксения в «Дмитрии Донском» — эти главные роли в своих трагедиях Озеров писал специально для Семёновой. Для неё поэты переводили на русский язык трагедии Расина, Вольтера.
Дочь крепостной крестьянки и учителя Кадетского корпуса, который даже не пожелал дать ей свою фамилию, Семёнова с детства воспитывалась в Театральной школе. Восемнадцати лет она уже стала царицей русской трагической сцены. «Семёнова-Трагедия» — так восторженно-почтительно называли её театралы. Свои «Замечания об русском театре» Пушкин написал для неё.
Семёнова обычно играла только в трагедиях и состояла, как тогда говорили, на амплуа «первых любовниц».
Пьесы, которые шли тогда в театре, строились по правилам-схемам и требовали от актёров определённых амплуа. Так, в труппах обязательно были первые любовники и любовницы, вторые любовники, наперсницы, благородные отцы и матери, злодеи, старые дуры и так далее.
Актёры играли в одном амплуа и в нескольких. Случалось, что актёр, которого на глазах у зрителей закололи в трагедии, через несколько минут весело отплясывал в комедии. Спектакль состоял из двух, а то из трёх частей. Довеском к трагедии давали маленький балет или комедию. Довеском к большому балету — водевиль.
Опустился занавес, скрыв от зрителей мрачные своды храма богинь мщения — Эвменид, где протекало последнее действие «Эдипа в Афинах», отзвучали крики:
— Семёнову! Семёнову!
Зрители едва успели обменяться впечатлениями, а занавес уже взвился — и на сцене другая жизнь. В комнате помещичьего дома заезжий светский фат и враль рассказывает небылицы молоденькой горничной:
Молодого враля играет Иван Сосницкий. Красивый, стройный, он копирует в своей одежде и ловких светских манерах известных петербургских щёголей. Играет увлекательно.
«Не любо не слушай, а лгать не мешай» — одна из «шумного роя» комедий, которые вывел на сцену Большого театра «колкий» Шаховской.
Репертуар Большого театра был очень разнообразен… Трагедии, комедии, водевили, мелодрамы, оперы комические, лирические, волшебные «с хором, эволюциями и великолепным спектаклем», «мифологические представления», интермедии, «исторические драмы с танцами» и наконец балеты. Нет, прежде всего — балеты. Пантомимные, волшебные, романтические, героические…
Пожалуй, ничто в Большом театре не имело для Пушкина такого очарования, как эти праздники на сцене, исполненные истинной поэзии! Именно балет вспомнил Пушкин, когда описывал в «Онегине» вечера в Большом театре: