А руки мои уже сами тянулись к ней. Но чёртов Ленин Молодой Агранский, явно плотоядно на неё облизнувшись и, ещё не чувствуя угрозу, протянул мне ладонь для приветствия. И пока я возился с его влажной вялой рукой, после которой свою хотелось вытереть о штаны, Небесное Видение, моя Цапелька исчезла. Словно испарилась, лишив меня и надписи на бейджике, и запаха своих духов - поди разбери в этом потном шлейфе и алкогольном амбре тот чистейшей прелести чистейший образец.
- Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта, Жоржетта, - напевал я, не гадая, как её зовут (смирюсь с любым её именем), а просто под настроение. И по совместительству встречал новых гостей, вдруг проникшись какой-то благостью после встречи с девушкой. Хотя это не помешало мне заметить, что и эти гости неприлично опаздывали и тоже явились в подпитии. - А что у нас там с продажами? - решил я получить удар под дых вот именно сейчас, когда мне вдруг показалось, что я смогу его вынести.
Герасим, резко ставший Германом Михайловичем и постаревший от страха на несколько лет, покашливая и покряхтывая, долго тыкал в телефон, потом в калькулятор на том же телефоне, прочищал горло. Но я стойко выдержал весь этот спектакль до конца, когда он, наконец, изрёк:
- Пятьдесят тысяч-с. Куплено.
- Почти пятьдесят или пятьдесят с хвостиком? - с выражением ленивого равнодушия уточнил я, хотя поставил на эти весы так много. Да, как все писатели и, пожалуй, кроме них, моряки, я порой был человеком очень суеверным. И загадал: если «до пятидесяти» - всё пустое, приблажнилось, пригрезилось. А если «больше» - Она. Рискну. Даже рискну рискнуть. И, скорее всего, получу очередное разочарование. Окажется, что Она - нечто простенькое, незамысловатое, наивное, хоть и упакованное в столь изящную обёртку. Но ради чего, если не ради новых несбывшихся надежд, ещё жить? Жизненный опыт - это путь от одного жестокого разочарования к другому.
- А почему у нас сегодня все опаздывают? - обернулся я в поисках девушки, надеясь, что она пополнила запасы напитка на подносе и вернулась, и наткнулся взглядом на очередных приглашённых в дверях. Между прочим, важных. Всё же главный редактор издательства, название которого из пяти букв, начиналось и заканчивалось на гласную, и каждый автор ставил ударение по-своему и уверял, что именно оно правильное.
- Так, это-с, - снова неловко откашлялся Гера, с полуобморочным видом ждавший моей реакции на мизерный проданный тираж, но, так и не дождамшись, отмер. - Не хотел-с портить тебе праздничек.
- Говори, - развернулся я к нему всем корпусом, предчувствуя: зря я решил, что худшее уже позади и почти не пил.
- Ксения Андревна презентовали-с вчера свою новую книжечку, а нынче у неё тоже банкетик, - проблеял Герасим. И эти его «книжечка» и «банкетик» не сулили мне ничего хорошего.
- Что?!
- Клянусь, Лёнь, я сам лишь на днях узнал, - прижал он руку к груди и потом только добавил: - с-с-с.
Узнать, что моя бывшая жена, а ныне тоже известная писательница, сбежавшая от меня с опытом, связями и адресами, наработанными годами труда и тоннами пота и крови, с телефонами нужных людей, выпустила книгу за день до меня... Это был не удар под дых, это был кол в задницу. Тупой толстый несмазанный кол.
- Но как?..
Глава 9. ВП
- Твоя реклама на каждом верстовом столбе, - суетился Герман, понимая без слов, что я спросил «как она узнала дату» и преданно заглядывал в глаза, пока я багровел от злости.
- Но где?..
- В «Митридате», - ответил он откуда бредут эти нужные люди в изрядном подпитии на мою вечеринку, можно сказать, по остаточному принципу. С визитом вежливости и надеждой, что может быть я - а вдруг, чем чёрт не шутит - и после трёх неудачных книг выстрелю. Так, на всякий случай. Чтобы сказать, что мол, помнишь, и в тяжкие времена мы про тебя не забывали.
- Сука! - прорычал я в серое небо, выскочив на улицу с чёрного хода в узкий колодец двора. - Сука! - ударил по шершавой стене, тут же сбив кулак. - Су-у! Ка-а-а! - ударил ещё несколько раз, пачкая кровью штукатурку и пугая ворон.
Разогнув пальцы на дрожащей растерзанной руке, я прикусил губу от боли. Нет, не физической.
Неужели это та женщина, которую я когда-то любил? Женщина, которой приносил в зубах цветы, забираясь в её комнату по водосточной трубе. Которой сделал предложение, стоя на коленях. Которую боготворил, обожал, носил на руках. Которой доверял. Обсуждал с ней всё - от замыслов до тонкостей общения с читателями. А эта пустая женщина-губка не только высосала меня досуха эмоционально, своими капризами и скандалами, своим эгоизмом и чёрствостью, она впитала и все мои знания. А потом добила изменой с моим же агентом и редактором. Её теперешним мужем.