— Счастлив был оказать такую услугу, — кивнул ему равнодушно, и, чуть помедлив, продолжил, — Однако ваша благодарность могла бы стать более существенной…
Староста слегка подобрался, а в глазах неуловимо поменялось выражение:
— Что Ваша Светлость имеет в виду?
— Продовольствием. У нас заканчивается провизия.
И прервал было пожелавшего что-то ответить крестьянина жестом руки. Знаю, на примере других подобных, что именно он скажет: мол, после посева яровых ничего не осталось- сами крошки собираем, и вообще, настолько бедные, что впору на паперти стоять. Так, или примерно так, он и скажет- все крестьяне в этом плане одинаковы, — прибедняться у них, видимо, в крови. И потому как слышал уже подобное, выслушивать заново не желаю. Перейдём сразу к заключительной части:
— За деньги. Я заплачу за каждый сетье (мешок).
Староста аж рот разинул от удивления и на некоторое время замер в таком положении. Где это видано- платить, когда можно просто отобрать, — это реально разрыв шаблона. Пощёлкал пальцами в воздухе, привлекая его внимание:
— Эй, любезнейший…
Очнувшийся визитёр снова принялся кланяться и бормотать извинения, но увидев недовольство с моей стороны, быстро бросил это дело, сосредоточившись на главном.
— И какую цену даст сеньор? — осторожно вопросил он.
— Не обижу. Полагаю, двадцать четыре су (чуть больше одного золотого франка) за сетье достаточно?
И здесь староста впал раздумья- чему я совсем не удивился. Присутствует у аборигенов, особенно у старшего поколения, подобная черта в характере- считается необходимым тщательно обдумать принимаемое решение, что иногда становится чрезмерным, — настолько, что, возможно, в будущих веках подобный персонаж выглядел бы туповатым. Но здесь наоборот, подобное обдумывание вызывает уважение, и считается признаком большого ума. Может статься, причиной тому являются возможные последствия от неправильно принятого решения: ведь в средневековье за ошибку не пожурят и в угол не поставят- цена у него другая, измеряемая в человеческих жизнях. Однако, ожидать окончания этого глубокомысленного процесса терпения не хватило- и так понятно, что договоримся, а меня более не то, что тревожила, но любопытство вызывала истинная причина появления старосты в моём лагере:
— Так что, уважаемый, случилось такого в твоей деревне, что ты, ещё не долечившись, торопишься отблагодарить меня. Только не говори, что это единственная причина… Рассказывай начистоту!
Старик сгорбился от моего окрика, и бросая испуганные взгляды из-под косматых седых бровей, поспешил оправдаться:
— Но так и есть- мы действительно благодарны Вашей Светлости за вчерашнюю помощь, и подумали…
Он опустил голову.
— Ну-ну… — насмешливо улыбаясь, подбодрил его.
— Прошу прощения, но осмелюсь спросить Вашу Светлость: у вас на щитах и коттах отсутствует герб, а над воинами- баннер сеньора. Я было подумал, что вы- рутьеры, такие же, прошу прощения за сравнение, как вчерашние, но нас не грабите и не мучаете… Кто вы, Ваша Светлость?
Какой умный серв мне попался. Кто я такой… Сам хочу знать, чёрт побери- кто я в этом мире?! Однако, ладно разные бароны да графья вопросы задают, но не слишком ли вольно какой-то крестьянин с цельным принцем разговаривает?
— Ты кому вопросы задаёшь, холоп, — последнее вырвалось у меня машинально и по-русски (кто-то соответствующих, видимо, фильмов пересмотрел), что, тем не менее, не усложнило понимание присутствующими всей фразы. И само сказанное, и холодный тон говорили об одном- господин гневается.
Звякнул железом изображавший моё охранение- ноблес оближ- солдат. Рухнул в страхе на колени старик. Совсем не притворном: любой с оружием в руках был в эти времена, как, впрочем, и в любые другие, хозяином их жизни и смерти. И будь на то моя воля- что и вызвало у старосты такой страх- этой деревни со всеми её обитателями сегодня же не стало бы. Но это всё из области вероятного: если бы, да кабы, а реально- мне такого и даром не надо. Я даже смутился от произошедшего: эмоции вырвались, а получилось смертный страх- чего совсем не планировалось-внушить. Нужно исправлять содеянное, и потому я, тщательно скрывая смущение, тихо произнёс:
— Хм… Поднимись!
Испуганный староста торопливо заголосил, ещё сильнее прижимая шляпу к груди трясущейся рукой, и явно не спеша исполнять моё последнее приказание:
— Сеньор! Ваша Светлость! Виноват! Пощадите!..
Пришлось и мне, чтобы быть услышанным, повысить голос:
— Прекрати! Я не сержусь… Вставай давай…