— Бог мой! Кажется, здесь собрался весь цвет французского рыцарства!
Затем обернулся к нам и воскликнул:
— Мессиры! Пришло и наше время строиться, ведь враг подал нам пример!
На что один из английских рыцарей (здесь их как тараканов- всех по имени и не упомнишь) почтительно, но резонно, заметил:
— Сэр, мы готовы. Но, поскольку среди нас нет никого более знающего в этом деле, чем вы- ждём ваших распоряжений.
После чего Чандос принялся делить нас на отряды, аналогично противнику. В результате я со своим отрядом оказался на правом фланге вместе с мессирами Оливье де Клиссоном и Эсташем д'Обресикуром, и сэром Мэтью Гурней. Центр наших боевых порядков заняли бретонские отряды Жана де Монфора и четырёхсотенная компания сэра Джона Чандоса, а левый фланг прикрыли англичане Ноллиса, Хьюитта и Барли. В каждом полку было примерно около тысячи воинов. Но с арьергардом возникла заминка, вернее сказать, с его командиром. Сэр Хьюго Калвли, которого Чандос “сватал” на эту должность, решительно тому воспротивился:
— Сэр Джон, сэр Джон! Прошу вас, отдайте командование арьергардом кому-нибудь другому!
И поскольку Чандос настаивал на этом назначении, в отчаянии закричал, потрясая руками:
— По какой причине вы выделили мне такое назначение? И почему я не гожусь, почему мне не подобает занять место в передних рядах, как другим? — расценивая это назначение как нанесение ему величайшего оскорбления.
На что, терявший терпение, сэр Джон раздражённо спросил:
— А кого ещё? Либо вы, либо я… Теперь подумайте, что может быть самым разумным.
И пришлось “бедному” сэру Хьюго взять на себя командование выделенными в качестве резерва полутысячей воинами. А я смотрел на этот цирк и думал: хорошо, что у меня свой отряд, в котором такого точно случиться не может. Не может же?
Мы изготовились к битве, выстроившись в боевые порядки, представляя собой великолепное зрелище: трепыхавшиеся на ветру многочисленные знамёна и вымпелы, блестевшие на солнце богато отделанные доспехи и обнажённое оружие, изготовленное в желании пролить кровь врага… Но не сегодня. Пока мы строились в полки, в сторону французов отправился некий сеньор Бомануар, знатный бретонский барон, находящийся в нашем плену и по этой причине свободно перемещающийся между армиями- он дал слово чести, и этого, как не странно, оказалось достаточно. Вот такие интересные времена, когда слово и дело- не расходятся между собой… Барон этот повёз предложение начать переговоры- Жан де Монфор был не уверен в исходе битвы- и оно увенчалось частичным успехом: стороны договорились заключить перемирие до восхода солнца следующего дня.
Глава 25
Оре. Герцогство Бретань. 29 сентября 1364 года
Утром, однако, переговоров не получилось. Едва на рассвете сеньор де Бомануар вернулся с французской стороны, как был остановлен сэром Джоном Чандосом.
— Сеньор, — сказал сэр, — Хочу предостеречь вас, чтобы вы более сюда не ездили. Мои люди недовольны вашей миссией и могут убить, ежели появитесь среди наших рядов.
Это было то, что сэр Чандос обсуждал ещё прошлым вечером с другими английскими капитанами- те хотели сражаться. Ненависть к французам и желание наживы толкали их в сторону риска- в бой…
— Ступай к своему сеньору и передай, что переговоров больше не будет. Будь что будет, но мы будем сражаться.
Огорченный подобным неожиданным финалом своих усилий, де Бомануар- он действительно возлагал надежды на свою миссию, ибо (в отличие от пришлых- французов и англичан) хотел мира своей родине- был вынужден вернуться в ставку Карла Блуаского и передать ответ сэра Чандоса. И если большинство бретонцев предстоящему кровопролитию не обрадовались, то понаехавшие (привлечённые, как и все наёмники, запахом крови и больших денег) французы, наоборот, были в восхищении- ибо и сами склонялись к подобному. Один из тех, кто давно и прочно забыл, что такое мирная жизнь, и для чего она собственно нужна, Бертран дю Геклен, обращаясь к своему сеньору, так выразил их устремления:
— Только прикажите: и я тотчас верну вам, монсеньор, герцогство, очистив от всех этих жалких людей!
И криками был поддержан множеством сторонников Карла Блуаского. Но не всеми, и это меньшинство недовольно скривилось, не осмелившись- перед лицом обвинения в трусости- возразить знаменитому капитану дю Геклену, а некоторые, из числа бретонцев, пошли даже дальше- немедленно покинув ряды французов, — ведь среди тех, от кого предполагалось очистить Бретань, были их знакомые, друзья, а то и близкие родственники. Однако преобладающее количество дворян хотело сражаться, видя в этом надежду на славу и богатство, и потому Карл Блуаский, держа в памяти и наставление супруги, воскликнул: