— Пусть бог поможет правому! Во имя Господа нашего и святого Ива- мы выступаем!
В это же время сэр Джон вернулся к Жану де Монфору, стоящему в окружении капитанов.
— Что сказал сеньор де Бомануар? — с любопытством спросил претендент на герцогскую корону.
— Карл Блуаский не намерен более вести переговоры. Он будет сражаться при любых обстоятельствах: либо оставшись герцогом, либо погибнув в бою… — солгал, как он полагал, из добрых побуждений, сэр Джон.
Де Монфор почувствовал сожаление, ведь, несмотря на собравшуюся большую армию, чувствовал неуверенность, да и по большому счёту- нежелание проливать кровь своих земляков, а потому предпочёл бы договориться. Но, поскольку ситуация сложилась следующим образом, скрыв свои истинные переживания, бодрым голосом произнёс:
— Клянусь святым Георгием! — и я желаю вступить в бой. Да поможет Господь правому делу! Прикажите развернуть наши знамёна!
Маховик войны медленно, но верно раскручивался в своей неумолимости…
Около восьми часов утра, когда солнце уже полностью поднялось над горизонтом и осветило плотно построенные вражеские ряды, французы под звуки труб сделали первый шаг в нашу сторону. Шагом, ибо обе стороны предпочли биться в пешем порядке: битвы при Креси и Пуатье наглядно продемонстрировали чрезмерную уязвимость коней перед стрелковым обстрелом- с неприятными последствиями для всадников. Сильно проредив количество любителей конных атак и став неким своеобразным фильтром эволюции, после которого выжили лишь те, кто смог приспособиться к изменившимся обстоятельствам…
Медленно продвигаясь вверх по склону холма, французы достигли зоны поражения, и в воздух взлетели сотни пернатых вестников смерти- стрел. Однако, в отличие от вышеупомянутых сражений, сегодня был не их день: слишком хорошо были забронированы латники (в этом плане эволюция тоже не стояла на месте), к тому же плотно прикрытые большими щитами, и оттого редкие стрелы достигли своих целей. Напрасно знаменитые английские лучники рвали себе жилы, расходуя боезапас, противника это не остановило- тот почти без помех поднялся на возвышенность и схватился с нами в ближнем бою.
С грохотом и треском столкнулись копья, закричали пронизанные железом люди. Следом в бой вступили воины, вооруженные коротким оружием: топорами, мечами, клевцами… Стройные ряды почти повсеместно разрушились на отдельные схватки с хеканьем и рычанием рубившихся воинов. И вскоре стало очевидным, что эта битва не чета предыдущим- намного более ожесточенная и беспощадная. Нередко, глаз выхватывал картину безжалостного воина, с ожесточением рубившего уже упавшего врага, который в беспомощности своей с мольбой и надеждой протягивал к тому безоружные руки, но напрасно- получая лишь немедленную погибель. Я бы понял подобное: рутьеры и сами не агнцы, и нередко таким образом отфильтровывают, что называется, зёрна от плевел- богатых от тех, с кого нечего брать. Но это происходит по обычным для любого времени меркантильным соображениям, а здесь-то рубят без всякого разбора! Очевидно подспудно движимые стремлением непременно убить- демонстрируя запредельную ненависть. Если бы не видел собственными глазами, ни за что не поверил, что это те самые англичане и французы, что в будущем едва не “шведской” семьёй живут. Какие интересные, однако, кульбиты, история выделывает…
Вражеская волна докатилась и до наших стройных рядов, и остановилась, истребляемая падающими сверху лезвиями алебард. Не спасали ни щиты, ни лучшая броня от такого, а потому противник отшатнулся, выходя из зоны досягаемости этого страшного оружия. А те, кто не успел, или решил проявить геройство (и такие отмороженные присутствуют, вернее, присутствовали, но недолго) — отправились прямиком на небеса…
Теперь соревновались в ловкости лишь копейщики, но и тут у нас было преимущество в длине древка — наши четырех метровые дрыны против укороченных двухметровых у французов- выигрывая у соперников с разгромным счётом и не позволяя врагам даже приблизиться. А если последнее им как-то и удавалось, они снова попадали под удары алебард- и ситуация возвращалась к изначальной. Так продолжалось некоторое время, но только пока французы не продавили соседей. В этот момент и мне, располагавшемуся с десятком охранников рядом и чуток сбоку от нашей баталии, пришлось схватиться за свой шестопер.