— А ведь я к вам, собственно, за делом, — начал полковник, едва они сделали несколько шагов. — Мне очень нужно, конечно, на самый короткий срок...
Полковник с ожесточением терзал кисть темляка на эфесе сабли...
Перлович со вниманием подвязывал виноградную лозу, свесившуюся почти до самой земли.
— Тысячу? — спросил он и скорее не спросил, а прямо определил сумму, словно ему заранее известны были требования гостя.
— Да, почти около того, но для округлости...
— На тех же условиях, как и в тот раз?
— Послушайте, Перлович, ведь это почти что двадцать процентов в месяц...
— Ну, вот, так оно и вышло, — начал Перлович. — Экая досада!.. Посмотрите, вот эта превосходная лоза положительно погибла; даже зелень начинает блекнуть... Экая досада! Такой редкий сорт.
— Ну-с... так как же? — перебил полковник.
— Вы не можете себе представить, как мне досадно, что в настоящую минуту я решительно не могу быть вам полезным; ведь надо же было только вчера...
— Я сегодня вечером буду у Хмурова. Я согласен. Привозите документ и деньги... Пожалуйста, не опоздайте.
— Не беспокойтесь, полковник, вы знаете мою аккуратность — ровно в десять...
— До свидания пока.
Через минуту полковник, подпрыгивая по-английски, на английском же седле, мелькал своим белым, как снег, кителем в густом облаке пыли; за ним суетливо трепался оренбургский казак на своем приземистом клепере.
Перлович распоряжался уборкой завтрака, тщательно проверив число оставшихся бутылок.
По дорожке шагала бог весть откуда появившаяся фигура. Грязная, когда-то белая фуражка была сдвинута на гладко остриженный затылок; китель с металлическими пуговицами обтягивал тощий, сутуловатый стан; красные кожаные шаровары спущены были поверх сапог, порыжелых от пыли и времени; они неуклюже болтались на тонких, длинных ногах и, казалось, мешали им двигаться. Под кителем вовсе не было никакого белья; по крайней мере смуглая, морщинистая шея, и почти на четверть выдающиеся из-под коротких рукавов мохнатые руки были совершенно голы.
— Ба! Господин Перлович, если я не ошибаюсь, занимается хозяйством...
Остзейское происхождение ясно слышалось в говоре нового гостя.
— Каким образом вы изволили пожаловать? — спросил, не оставляя своего дела, хозяин. В голосе его слышалась досада: заметно было, что визит этот не доставляет ему никакого удовольствия.
— Странное приветствие, господин Перлович! Несмотря на наше недавнее знакомство, вы, кажется, предубеждены против меня?
— Нисколько, но...
— Нет, нет, пожалуйста! Я все понимаю... — Гость уставился на Перловича своими большими, оловянными глазами. — Это видно по всему. Вот, например, даже по тому, что вы убираете это вино, не спросив меня: приятно ли это моему пересохшему от этой дьявольской жары горлу
В голове Перловича в эту минуту перебирались способы отделаться от этого гостя; он никак не мог остановиться на удобнейшем.
— Если вам угодно, господин Блюменштант, — начал хозяин, — то...
— Не думаете ли вы, что я нуждаюсь в вашем вине?!
Горбатый нос гостя побагровел, из-под седых усов пахнуло спиртом.
— Вы ошибаетесь!
— Но, позвольте же, однако...
— Дайте мне высказать.
Блюменштант тяжело опустился на ступени террасы.
— Я к вам пришел, — начал он, роясь во фруктах, — с тем, чтобы предложить вам весьма выгодную для вас, конечно, сделку.
Перлович начал заинтересовываться.
— Я долго обдумывал это, прежде чем решился, — продолжал Блюменштант, — и вот результаты моих размышлений. К черту службу!.. Там меня оценить не умели. Надо подумать о себе, о своей, так сказать, личной выгоде и, понятно, о выгоде общества; ибо, я в этом убежден, из совокупности индивидуальных выгод составляется выгода коллективная... Вы меня понимаете?
Он положил в стакан кусок льда и долил его до краев красным вином.
— Но это все общие места, мы теперь перейдем к частным явлениям... Я, лично я, капитан Блюменштант, желаю заняться частным, полезным для себя и для других делом.
— Это все прекрасно, — перебил Перлович, — но что ж тут может касаться до меня?
— До вас?! Все, т.е. не то, чтобы все, но, по моему разумению, как раз половина.
Перлович недоумевал.
— Я поясню мою мысль... Соединим наши усилия. У вас — капитал, у меня — голова, руки (он сжал кулаки и поднес их к самому лицу хозяина; тот невольно отшатнулся) и необъятный запас житейской опытности.
Багровое лицо капитана разгорелось еще более; он торжественно выпил свой стакан и снова долил его до краев.