— В таком случае надо заставить его говорить!
— Легко сказать! Эти краснокожие упрямы как ослы. Когда они не хотят говорить, из них нельзя вытянуть ни одного звука!
Молодой индеец слушал этот разговор, не проявляя ни малейшего волнения. Он лишь гневным движением сорвал предательский голубой камень и отшвырнул его далеко в сторону.
Полковник два или три раза прошелся по палатке, стараясь успокоиться, потом приблизился к пленнику и схватил его за руку.
— Скажи же мне наконец, кто ты: сиу или чейен? — спросил он прерывающимся от волнения голосом.
— Я — индейский воин, ставший на тропу войны с бледнолицыми. Этого должно быть тебе довольно! — ответил юноша.
— Я хочу знать, — настаивал полковник.
Птица Ночи пожал плечами и, казалось, стал с большим вниманием прислушиваться к глухому стуку дождя, чем к словам полковника.
— Будешь ли ты говорить, несчастный?! — воскликнул рассерженный этим упрямством Деванделль. — Кто твой отец?
— Не знаю! — ответил после некоторого молчания молодой воин.
— А твоя мать? Была ли она бледнолицей рабыней или женщиной из племен сиу или арапахо?
— Я никогда не видел моей матери! — был ответ.
— Но этого не может быть! — воскликнул полковник.
— Птица Ночи никогда не лжет! — холодно ответил краснокожий.
— Так скажи мне по крайней мере, из какого ты племени?
— Не все ли тебе равно, бледнолицый? Я взят в плен, я знаю, каковы законы войны: убей меня, и все будет кончено. Я сумею умереть так, чтобы заслужить милость Великого Духа. Думаю, он благосклонно примет меня на свои бесконечные луга, полные прекрасной дичи.
— Так ты больше ничего не скажешь мне?
— Нет, бледнолицый!
— В таком случае ты получишь то, что заслужил! Я не настолько глуп, чтобы поверить рассказанной тобой истории. Мне очень жаль, но по законам военного времени я должен тебя расстрелять.
Ни один мускул не дрогнул на бронзовом лице индейца.
— Настоящий воин не боится смерти! — ответил он гордо. — Я знал, на что иду, вступая в войну с бледнолицыми, и теперь, когда Великий Дух отдал меня в твои руки, я сумею без страха встать под пули солдат. Делай же поскорее что велит тебе твой долг, а я постараюсь выполнить свой.
Едва полковник открыл рот, чтобы ответить на гордую речь индейца, как у входа в палатку послышался нестройный гул голосов и тотчас же в нее просунулась голова солдата.
— Командир, мы и эту птичку накрыли, — сказал он, вталкивая в палатку индианку, девочку лет одиннадцати-двенадцати, стройную, гибкую, грациозную, как зверек, с бронзовым личиком, довольно правильными чертами лица и блестящими глазами.
— Опоздай мы на несколько минут, и она улизнула бы в ущелье, — продолжал солдат, явно довольный неожиданной удачной погоней.
Птица Ночи, увидев пленницу, побледнел и сделал жест недовольства. Не спускавший с пленника глаз агент уловил и эту бледность, и этот невольный жест индейца.
Обменявшись долгим и выразительным взглядом с застывшим в гордой позе Птицей Ночи, девочка неожиданным движением выскользнула из рук державшего ее солдата и, приблизившись к полковнику Деванделлю, вызывающе взглянула ему прямо в лицо.
— Ты — командир этого отряда? — спросила она резко. — Что хотят сделать бледнолицые с моим другом, Птицей Ночи?
— Через полчаса его расстреляют! — ответил полковник. Глаза ребенка вспыхнули гневом. Но сейчас же она перевела свой взгляд на словно окаменевшее лицо пленника. Девочка смотрела на него с глубокой тоской и жалостью. Полковник тронул ребенка за плечо.
— Ты дочь Левой Руки?
— Да! — коротко ответила девочка.
— Где твой отец?
— Спроси у него сам!
— Из какого племени твой спутник? Он сиу или аравак?
— Он — воин! Это то, что я знаю.
Прислушивавшийся к допросу агент тихо выругался.
— Это не люди, а дьяволы, — сказал он. — Можете пытать их огнем, и этого Птицу Ночи, и эту маленькую змейку, но вы только даром потратите силы и время. Правды вы не добьетесь!
— Очень может быть! Но для нас было бы важно узнать, что заставило этого краснокожего с такой настойчивостью выбираться из Ущелья Смерти. Нет сомнений, что для этого у него очень серьезные причины!
— Так-то оно так! Да все равно вы из них слова не вытянете! Пора кончать! Молодца, конечно, вы прикажите расстрелять, а девочку пока задержим! — ворчливо отозвался агент, закуривая трубку с таким хладнокровием, как будто здесь не решалась участь по меньшей мере одного человека.
За свою долгую боевую жизнь полковник Деванделль не раз и не два отдавал приказ о расстреле какого-нибудь попавшего в плен индейского разведчика. Он привык к этому упрощенному способу расправы с врагами. Но на этот раз что-то внутри громко протестовало против убийства безоружного, не оказавшего никакого сопротивления молодого человека, почти мальчика. И, борясь с собой, старый солдат растерянно пробормотал:
— Расстрелять его… А если бы я сказал тебе, Джон, что я не хочу этого, что я… колеблюсь?
— Глупости! — отозвался агент хладнокровно. — Велика важность — покончить с краснокожей ядовитой змеей! Неужели же вас действительно волнует участь этого индейца?
— Не знаю! — нерешительно ответил полковник. — В первый раз я чувствую такое. Испытываю что-то непривычное. Я не могу объяснить это даже сам себе! Но я не хочу расстреливать этого юношу!
— Да вы и не будете его расстреливать! — холодно улыбнулся агент, — Вы просто махнете рукой, а стрелять будут рядовые, которые, поверьте, церемониться не станут! И, наконец, разве вы не знаете, что по законам военного времени вы, собственно говоря, не имеете права быть гуманным по отношению к подобным господам. Это — лазутчик, гонец бунтовщиков. Значит, разговор короток. Наконец, если вам не хочется самому принимать решение, предоставьте это мне. Я уполномочен в отдельных случаях замещать вас. Вы просто на пять минут сдадите командование мне, и, пока я докурю эту трубку, индеец тихо отправится туда, откуда никто еще не возвращался, по крайней мере на моей памяти. А я с удовольствием посмотрю на это маленькое представление.
Полковник в ответ на эти слова только покорно махнул рукой.
Птицу Ночи вывели из палатки Деванделля. Агент вышел следом, безмятежно покуривая свою вонючую трубку.