Голосование по предложенному вопросу показало, что Израиль и его высокие покровители остались в незавидном меньшинстве. Сессия в своем решении постановила создать и отправить в Иорданию полномочную комиссию для проверки положения арабов на оккупированных территориях. Казалось, неуклюжие уловки Израиля и его партнеров были биты. Однако никто из проигравших не чувствовал ни капли уныния, и такая реакция на провал своих усилий была по меньшей мере странной.
Вечером того же дня я спустился со своего этажа в бар гостиницы, чтобы выпить чашечку кофе. В баре было многолюдно, и я с порога увидел крепкую лысую голову Хакоэна. Израильский делегат, энергично жестикулируя, что-то с горячностью доказывал. Чашка с остывшим кофе была забыта и отодвинута в сторону.
Мое появление не осталось незамеченным. Давид Хакоэн умолк, сощурившись, посмотрел в мою сторону и вдруг, широко улыбнувшись, приветствовал меня на чистом русском языке. Признаться, это было поразительным — услышать от израильского парламентария безукоризненную русскую речь. Тут только я нашел ответ на мучивший меня вопрос: по давней партизанской привычке все замечать и брать на память, я обратил внимание, что во время выступления Ю. И. Палецкиса на сессии Д. Хакоэн сбросил наушники, как бы не желая слушать перевода. Оказывается, израильский делегат не нуждался в переводе на английский, он попросту великолепно понимал прямую речь советского представителя.
Давид Хакоэн заметил мое изумление и не стал таиться. Выяснилось, что родился он в Гомеле и примерно полвека назад совсем молодым человеком уехал в поисках счастья на библейскую землю. Судьба оказалась благосклонной к уроженцу Гомеля. За сорок пять лет он не только сколотил приличное состояние, но и преуспел на политическом поприще. В израильском парламенте Д. Хакоэн возглавляет военную комиссию. Поистине неисповедимы капризы судьбы: потомок гомельских ремесленников во главе наиболее агрессивной части израильского парламента!
Беседа наша была непродолжительной: у «земляков» попросту не находилось о чем говорить. Поражение на сессии, казалось, нисколько не отразилось на Д. Хакоэне: он был все так же возбужден, как бы предвидя годы бешеной деятельности на своем неспокойном парламентском посту. Его поведение, его осторожные реплики говорили о том, что мнение большинства для него и для его покровителей сущий пустяк. Дескать, ваше дело голосовать, а наше — поступать по-своему.
Это был любопытный экземпляр человеческой породы — один из тех, кто в националистическом угаре снова провозгласил печальной памяти доктрину о необходимости жизненного пространства. Неужели у несчастных совсем отбило память, и они забыли поучительные уроки нюрнбергского процесса главных фашистских преступников?
Больше нам с Д. Хакоэном ни видеться, ни разговаривать не довелось: сессия Межпарламентского Союза закрылась, а через день мы покинули гостеприимный Сенегал.
Так получилось, что ровно через год мне снова довелось побывать в гостях у сенегальских друзей. На этот раз наша поездка носила не столь официальный характер. Вдвоем с московским поэтом-переводчиком М. П. Кудиновым мы приехали в Сенегал, чтобы установить товарищеские отношения с литераторами республики, поговорить об издании в Москве на русском языке антологии сенегальской поэзии. В декабре нынешнего года в Дакаре планируется провести симпозиум поэтов стран Азии и Африки, и в связи с этим нашей делегации предстоит решить ряд чисто организационных вопросов.
Ничто, казалось, не изменилось за год. Тот же долгий путь с пересадками через весь европейский материк, тот же ранний час, когда огромный воздушный лайнер коснулся бетонного поля дакарского аэродрома, тот же улыбающийся, приветливый Геннадий Дмитриевич Соколов, встречающий нас у самого трапа. Впечатление такое, будто мы расстались с ним на день, на два, и вот опять вернулись в знакомый город, где ничего не изменилось, да и не могло, не успело измениться за столь короткий срок. А между тем незаметно, в трудах и хлопотах минул год, целых двенадцать месяцев, и я высовываюсь из окна машины, чтобы убедиться, все ли вокруг осталось прежним, и вижу, что все как было: и дакарский маяк с прежней методичностью посылает свои световые сигналы в безбрежный океан и медленно восходит солнце, жаркое тропическое солнце, палящий зной которого я так запомнил в прежний приезд.