Заметив движение среди собравшихся, Крайнев поднял голову и исподлобья взглянул на Мехти. Вид у Крайнева был помятый, пришибленный, однако предатель попытался жалостливо улыбнуться Мехти.
Мехти отвернулся, а Вася, строго насупив брови, сжал пальцы и незаметно показал Крайневу кулак.
Вдруг Крайнев встрепенулся — Ферреро вышел на середину полукруга, образованного собравшимися партизанами, и без всякого предисловия сказал:
— Председателем трибунала был у нас Лоренцо. Его, как вы знаете, убили позавчера, во время вылазки в Саге. Пока нового председателя нет, я за него, как командир. Секретарь имеется, так что все в порядке. Может, у кого-нибудь есть другие предложения?
Но все были согласны с командиром.
Солнце поднялось высоко. Сергей Николаевич вышел из-под сосны, которая не давала уже тени, и, откинув полы бурки, сел на грубо сколоченный табурет, стоявший неподалеку от подсудимого. Он с наслаждением подставил лицо теплым солнечным лучам — оно было у него сейчас добрым, мягким, и Крайнев обрадовался, увидев его таким.
Ферреро спрятал в карман трубку и вытер губы и усы фуляровым носовым платком в крупную синюю клетку.
— Дело вам известно, — проговорил он без напряжения, но так громко, что голос его прокатился по всей просеке. — Начальником штаба бригады был у нас фашистский молодчик. А вот это — его прихвостень! Он сам признался, что продался врагу, доставлял тайные сведения вражеским связным в села. Начштаба исчез. Связного захватить тоже не удалось — в Саге стоит немецкий батальон. В руках у нас пока одна эта гадина. Решайте сами, товарищи, что с ним делать.
Ферреро снова вытер платком усы. Разговаривать долго он не любил.
— Я скажу! — раздельно выговорил Дюэз. Прозрачными, словно восковыми, пальцами он поправил на голове берет. — Я скажу… Его надо уничтожить: все равно как — расстрелять или повесить. Таким, как он, мы объявили вендетту. Вендетта не знает пощады, а у нас большая вендетта!
Многие не знали, что такое вендетта, и соседи объяснили им, что это кровная родовая месть; но, говоря о большой вендетте, Дюэз имеет в виду возмездие народа своим врагам. Секретарь быстро строчил карандашом в клеенчатой тетради.
Крайнев сидел с тем же покорным видом. Сергей Николаевич смотрел на солнце. Мехти чертил по земле тупым носком ботинка замысловатые фигуры.
— Кончил, товарищ? Тогда я скажу, — произнес пожилой, бородатый крестьянин-словен. Он передал ружье соседу, вышел на середину полукруга. — Расстрелять недолго. Нажал курок, и нет человека. А надо сперва все-таки разобраться, что это за человек. Я — крестьянский сын; может, я чего не понимаю — где уж мне, я всю жизнь ходил согнутым, только сейчас распрямился да ружье взял в руки. И когда я взял ружье, то встретился с Крайневым. И рассказал он мне о своей жизни: тоже — крестьянский сын; били его, ломали, гнули, а уму-разуму не учили. Вот он, по дурости, и поддался врагу…
— Короче! — недовольно крикнул молодой горбоносый партизан.
— Могу и короче, — с достоинством, неторопливо ответил бородатый крестьянин. — Признался он — значит, половину вины искупил. Теперь надо послать его на самое трудное дело, пусть загладит свою вину в бою.
Крестьянин хотел еще что-то добавить, но увидел, что руку поднял крепыш-болгарин в меховом пальто, и отошел в сторону.
— По-моему, это будет справедливо, — скороговоркой выпалил болгарин, — недаром нас и созвал сюда командир. Мы называем себя воинами справедливости. Так покажем же свою справедливость на этом суде. Крайнев виноват, пусть искупит вину собственной кровью!
— Он искупит!.. Только не своей кровью, а твоей!..
— Конечно, снова предаст!.. Пожалеем тогда о нашем милосердии!..
— Что там долго разговаривать — кусок свинца в лоб, и конец делу!..
— Разрешите, товарищ командир! — поднялся рыжий Маркос Даби, командир роты венгров. За поясом у него поблескивали два пистолета с перламутровыми рукоятками. — Мы не раз расстреливали в бригаде изменников и предателей… Покажем себя на этот раз милосердными. Поможем ему найти путь, ведущий к истине!
— Его не к истине, а к фашистам тянет!..
Сергей Николаевич поднялся с табурета, поправил на плече съехавшую бурку.
— Тише! Будет говорить полковник! — прогромыхал Ферреро.
Вася подтолкнул в бок Мехти.
Крайнев беспокойно заерзал на пне: сейчас все решится… На просеке воцарилась томительная мертвая тишина. Болгарин кашлянул; его тут же одернул сосед: полковника уважали и слушали, боясь пропустить хоть одно слово.