В тесной кабине лифта она просто атаковала меня своими вопросами.
— Иногда я начинаю думать, что вы просто боитесь меня, — прошептала она, забыв поздороваться.— Если бы вы знали, как глубоко ошибаетесь. Величайшая трагедия человеческой жизни как раз и состоит в том, что некий индивидуум пытается отгородиться от общества в башне из слоновой кости. У вас нет ни малейших оснований опасаться меня.
Не мог же я откровенно объяснить ей мотивировку своих поступков. Чтобы закончить неприятный для меня разговор, я вышел из лифта этажом ниже моего собственного.
Черт с ней! Пусть думает, что хочет. Могу я навестить старого знакомого? Или, в крайнем случае, отправиться к своей любовнице?
Я медленно ступал по коридору, выжидая, пока неугомонная Элизабет не уединится в своем номере.
Мимо меня прошмыгнула горничная. Воспользовавшись обычным для служебного персонала запасным ключом, она открыла ближайший номер, даже не постучав в дверь.
На пороге вырос высокий мускулистый человек, обнаженный до пояса.
— О, простите за нечаянное вторжение, сэр,— промяукала опешившая девчонка и быстро захлопнула дверь.
Но этих нескольких секунд оказалось для меня вполне достаточно.
Непредвиденный случай свел меня с компатриотом, уже готовым к традиционному полуденному ритуалу приема пищи. Ошалевший, я поднялся на следующий этаж. Слава богу, ни малейших следов Элизабет. Я проскользнул в свою комнату и плотно запер дверь.
Чтобы могла означать эта встреча?
Хотя было ли в ней что-то необычное? Ведь мне было прекрасно известно, что я далеко не единственный секретный агент империи на планете Земля. Только в Нью-Йорке их могло оказаться не менее сотни. Но присутствие одного из них в том же самом отеле показалось мне совершенно невероятным.
Я припомнил, что несколько раз мне уже приходилось видеть его: невзрачный угрюмый человек, чем-то похожий на меня самого. Разумеется, мне и в голову не приходило интересоваться именем этого субъекта и родом его занятий.
Правила секретной службы строго запрещают нам любые контакты со своими соотечественниками за исключением случаев крайней необходимости. Полная изоляция — неотъемлемое условие нашей работы. Я не имел права не то что познакомиться, но даже заговорить с ним. Это обстоятельство оказалось для меня еще более трудным испытанием, чем уже вполне привычное чувство одиночества.
Но все-таки я выяснил его имя.
Его зовут Свенсон. Он музыкант, если верить нашему управляющему.
— Очень своеобразный человек. Скромный, замкнутый, никогда не улыбается,— охотно ответила на мои осторожные расспросы давешняя горничная.— Строго следит за тем, чтобы никто не вмешивался в его личную жизнь. Прекрасные манеры. Вполне возможно, что он является членом одной из королевских фамилий, вынужденных жить в изгнании.
Последнее предположение показалось мне излишне романтичным, но вслух подвергать его сомнению я, естественно, не стал.
Хотелось бы мне видеть лицо моей собеседницы, если бы она узнала правду о чопорном постояльце.
Я тоже, как мне казалось, принимал все меры против вторжения в мою личную жизнь. Но Элизабет была способна сокрушить любые бастионы.
— Вы бы не хотели послушать мои новые стихи? — как-то осведомилась она, настигнув меня у самого порога моей двери.— Мне кажется, что они должны вам понравиться. Если пригласите меня к себе, я с удовольствием почитаю...
— Элизабет...
— Жизнь так коротка! Почему вы боитесь хотя бы на минуту сбросить с себя доспехи показной добродетели? Что в мире может быть важнее любви? Разве это не единственный способ понять, что мы действительно живем? Только любовь — наша путеводная звезда в мире жестокой реальности!
Ее голос задрожал, и с этой минуты она больше не обращалась ко мне на «вы».
— У каждого из нас свой собственный путь. Но мы нужны друг другу. Поговори со мной, открой мне свою душу. Если скажешь мне «нет», я никогда больше не буду докучать тебе, но умоляю не делать этого. Сказав «нет», ты навсегда захлопнешь для себя дверь в мир. Это слово станет началом твоего конца, Дэвид.
В чем ей было трудно отказать, так это в настойчивости.
Конечно, я мог посоветовать ей катиться ко всем чертям со своими дружескими чувствами, но что бы я выиграл от этого? Я был одинок, а она искренна и трогательна в своем наивном желании скрасить мое убогое существование.
Осознание того факта, что Свенсон был совсем рядом и тем не менее отделен от меня длинным перечнем запрещающих инструкций, делало категорический отказ еще более трудным. Я сдался.