— Тогда и мы стояли перед искушением начать превентивную войну против России, — неторопливо дополнил внимательно слушавший фон Шлиффен. — Мой предшественник на посту начальника Большого Генерального штаба Вальдерзее предлагал напасть на Россию, зная, что войска ее на западных границах не развернуты и к войне не готовы. Но канцлер Бисмарк и Мольтке были против, считая, что, распыляя силы и растягивая коммуникации на пустынных и бесконечных восточных просторах победить Россию невозможно, а увязнуть и сломать себе шею — вполне, как это уже случилось с Наполеоном.
— А германские Остзейские провинции России? — не выдержал фон Хассе. — А богатейшее Поволжье? А ее житница Украина? Надо не бояться русского медведя, а направить туда всю нашу военную мощь. Германия как никогда остро нуждается в освоении новых территорий. Наряду с захватом заморских колоний следует обратить внимание на лежащую рядом Россию, особенно ее часть от Польши до Урала. Нам необходимо иметь пространства для посадки своих национальных саженцев. Бисмарк в свое время был против присоединения Прибалтики к Пруссии, считая эту длинную полосу без хинтерланда ничтожно малой величиной в обмен на вечную вражду гигантской России. Но время стремительно летит, и уже сегодня возникла проблема будущего мирового господства Германии. Присоединение Остзейского края следует назвать главным национальным требованием Германии, а противоречия между германской и славянской расами — альфой и омегой современной европейской политики.
Благосклонно кивнув, барон Гольштейн невозмутимо продолжил:
— В девяносто первом году нами был заключен тройственный австро-германо-итальянский союз. Франция и Россия, опасаясь, что союз направлен против них, что так и было, пошли на сближение. В июле того года состоялся визит французской эскадры в Кронштадт, а в Париже начальники генеральных штабов Франции и России Буадёффр и Обручев вели переговоры о военной конвенции, которую и подписали в следующем году в Петербурге. Да, четыре года назад. Кроме того, как нам стало известно, министры иностранных дел России Гире и Франции Рибо тогда же подписали секретный договор о совместных действиях на случай, если одна из стран окажется перед угрозой нападения.
«Любители устриц» отлично знали, что винить в таком поражении внешней политики Германии отца и сына Бисмарков было нельзя, ведь великий железный канцлер и статс-секретарь министерства иностранных дел их совместными усилиями годом ранее были удалены в отставку, так что ответственность за состоявшийся союз извечных противников Германии ложилась на их плечи.
— Да, по заключенной в девяносто втором году военной конвенции, если Франция подвергнется нападению со стороны Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все свои войска, какими располагает, для нападения на Германию; если же нападению со стороны Германии подвергнется Россия, то Франция должна прийти ей на помощь всеми своими военными силами, — напомнил фон Шлиффен. — При получении сообщения о мобилизации сил Тройственного союза, Франция и Россия обязались немедленно приступить к мобилизации, чтобы, в случае войны, заставить нас воевать на два фронта. В начале января девяносто четвертого года русский министр иностранных дел Гире и французский посол в Санкт-Петербурге Монтебелло обменялись письмами, и военная конвенция приобрела обязательный характер.
Видя, что стол накрыт, хозяин пригласил гостей садиться и сам занял свое высокое обитое кожей кресло с резным фамильным гербом на спинке. Эйленбург отметил, как обнюхивающе шевельнулись крылья его крупного крючковатого носа над поданной слугой тарелкой с салатом из омаров и ломтиками холодной телятины, и тут же перевел взгляд на высокие темного стекла бутылки прекрасного мозельского и рейнского вина с претензионными названиями «Гран вэн Шато Марго», «Гран вэн Шатон Мутон Ротшильд», зная о мнительности и подозрительности своего старого, даже если и не друга, то единомышленника, и не желая дать тому повод для сомнений в своей верности и искренности. Впрочем, граф Филипп был уверен, что пока он близок к императору, жестокой мстительности барона Гольштейна ему можно не опасаться.