насчитывалось больше сотни, одни из них были уже пусты, другие — полны. Это был тайный погреб контрабандистов.
— Каков финал? — воскликнул О’Брайн, находившийся в числе зрителей. — Нашелся бы здесь хоть один полицейский, который бы додумался искать запретный напиток в молитвенном доме? Никогда на свете! Здесь он был в такой же безопасности, как если бы хранился в казначействе Соединенных Штатов. Ну, что за молодцы!.. — и О’Брайн потирал себе руки от удовольствия.
В толпе произошло движение. До этой минуты ни один полицейский не показывался на месте происшествия, теперь же приехал Файльс. Он соскочил с лошади, увидав толпу, и направился к ней.
— Что случилось?.. — спросил он.
— Неожиданное приключение, — ответил ему О’Брайн, стоявший у разрушенной стены. — Пытались уничтожить заколдованное древнее дерево, а разрушили «Прачечную душ», т. е. молельню. Пойдите, взгляните, инспектор. Я думаю, вам интересно будет посмотреть, как тут мирно уживались рядом виски и религия.
— Что такое? — строго спросил Файльс, пристально взглянув на говорившего.
— А то, что погреб полон бочонками превосходного виски. Впрочем, некоторые из них уже пусты. Меня бы огорчило, если б вы вылили это виски, — прибавил с усмешкой О’Брайн. — Да, пока жители распевали псалмы наверху ради спасения своих душ в загробном мире, под их ногами, внизу, было спрятано то, в чем они искали утешения в этом мире… Вот так-то, инспектор!..
Файльс как-то странно посмотрел на него и, пройдя сквозь толпу назад к своей лошади, уехал.
Глава XXXI
Исповедь
Прошло девять дней после последних знаменательных событий, и волнение в долине Скачущего Ручья мало-помалу улеглось. Файльс донес своему начальству о находке склада контрабандистов и смерти их предводителя, которым он продолжал считать Чарли Брайанта. Начальство было удовлетворено, и полицию отозвали из Скалистых Ручьев. Предполагалось, что контрабандисты после таких чувствительных потерь не скоро будут в состоянии возобновить свою деятельность. Таким образом, в Скалистых Ручьях спокойствие постепенно восстановилось, толки прекратились, и только в кабачке О’Брайна по-прежнему собирались обычные посетители, пока еще оставались прежние запасы виски.
Кэт вернулась домой, но она была так расстроена всем пережитым ею в ту памятную ночь, что Элен просто принта в отчаяние. Она не узнавала свою мужественную сестру, которая всегда служила ей поддержкой. Теперь Кэт сама нуждалась в поддержке, и Элен совершенно растерялась, не зная, что с ней творится, когда Кэт, рыдая, объявила ей:
— Не подходи ко мне, Элен! Оставь меня одну… Я недостойна жить… Я — убийца!.. Я убила его… Какое страшное наказание за мою самонадеянность и легкомыслие! Я не вынесу этого…
Элен не знала, что ей делать, и выбежала из комнаты сестры в слезах. К довершению огорчения Билл куда-то уехал из Скалистых Ручьев и до сих пор не возвращался. Отчего он оставался так долго в отсутствии? Что это означало? Какое новое горе ожидало ее?
Кэт сидела все такая же безмолвная и удрученная, какой была в первый день своего возвращения домой. Она почти не разговаривала с сестрой, не хотела никого видеть и не выходила на улицу. Она чувствовала себя усталой нравственно и физически, и Элен, поглядывая на нее, недоумевала, что привело ее в такое состояние и почему она обвиняет себя и называет убийцей Чарли. Каждый день Элен со вздохом повторяла: «Ах, если б приехал Билл! Куда он девался? Почему он не подает о себе никаких вестей?..»
Дни проходили за днями, унылые, однообразные, не внося никакой перемены в жизнь сестер.