Было еще слишком рано, и ковбои не вернулись с пастбища. Кто-то кричал у загона, выгоняя непослушную лошадь. Китаец-повар вышел из кухни, бросил сбежавшимся цыплятам остатки пищи, прищурился на Гормана и нараспев крикнул: «Хо-ла!»
На этот крик откуда-то появился ковбой и направился к Горману, ступая кривыми ногами и придерживая болтавшийся у пояса револьвер. Красное, обветренное лицо его под широким сомбреро выражало явное подозрение. Другой ковбой вышел из загона и уселся на заборе, демонстративно положив руки на бедра.
— Горман, — коротко представился приезжий, и слово это оказало нужное впечатление. Подозрение исчезло с лица ковбоя, как сброшенная маска. Сидящий на заборе слез и взял лошадей под уздцы. Китаец-повар, очевидно, тоже удовлетворенный, вернулся в кухню.
— Хозяин говорил, что ожидает вас со дня на день, — сказал кривоногий. — Он обрадуется вашему приезду. Не весело лежать, подобно лягушке, привязанной за ногу. Конечно, каждый из нас с удовольствием расквитался бы за него, но он думает, что дело это касается его лично. Понятно, ему виднее, сам не ребенок. Однако думается, что вы прибыли как раз вовремя… Меня зовут Лоу, я здесь управляющий. А это — Джексон. Он посмотрит за лошадьми.
— Прекрасно, Лоу! У меня тут кое-что для Джима — лед, фрукты, устрицы.
— Я отнесу китайцу, у него не пропадет.
— Как Джим?
— Раздроблена кость плеча. Хочет лечиться сам, но по-моему, будут осложнения.
Лоу ушел на кухню к китайцу. Горман повернулся к Джексону. Молодой ковбой, с целой копной светлых волос, чисто выбритый с искрой юмора в голубых глазах, понравился ему с первого взгляда.
— Кому это пришло в голову бросить камушек через вашу покрышку? — заметил он, слегка усмехаясь.
— И даже два камушка. Один прошел через покрышку, а другой угодил в лед.
Горман показал своему собеседнику поднятую им со ступеньки расплющенную пулю. Джексон внимательно ее осмотрел и тихонько свистнул.
— Подобный же камушек задел и меня, — сказал он, показывая шрам на правом ухе. — Стреляли в ущелье Филина? Вы их видели?
Горман похлопал по своим револьверам.
— Чистить не нужно, — сказал он только.
Джексон понимающе кивнул и снова усмехнулся. Этот разговор, по-видимому, ему нравился.
— У меня вышло недоразумение с двумя парнями в трактире Кено. Они оказались не из очень вежливых, но достать револьверы не успели. По крайней мере тогда, в трактире. Может быть позже они и пустили их в дело. Один был на сером коне, другой — на рыжем. Лошади помечены клеймом — кругом и буквой «Д».
Джексон нахмурился и покачал головой.
— Того, кто был на сером, зовут Курчавый, а другого — Курносый Сим. Однако я бы не стал… — он смолк, небрежно опустил пулю в карман и показал Горману глазами на подходивших Лоу и китайца-повара. Горман решил про себя, что Джексон из тех, на кого наверняка можно положиться. Напоив Негра и поставив его в загон, Горман спросил, как ему пройти к Джиму.
— Лучше всего, если вы сами о себе доложите, — сказал Лоу.
— А кто с ним сейчас?
— Никого, кроме Кармен.
Джордж вопросительно посмотрел на говорившего, и в глазах того заметил блеснувший насмешливый огонек. Лоу ему определенно не нравился. Кто эта Кармен? Какая-нибудь хитрая мексиканка, воспользовавшаяся болезнью Джима, чтобы обосноваться в его доме?
Подозрения его, однако, рассеялись, едва он открыл дверь в комнату больного и увидел Кармен, которая лет двадцать назад, быть может, и соответствовала своему имени, а теперь — расплылась и сонно кивала головой, обмахивая веером своего пациента. Проснувшись, она с недоумением уставилась на Гормана, который отпустил ее кивком головы.
— Ты, Кармен, исчезни. Уйди, понимаешь? — сказал он.
Повелительный тон возымел свое действие, и Кармен, не говоря ни слова, выплыла из комнаты, а Горман подошел к кровати, на которой лежал его больной друг.
Длинное, худое тело Джима Марсдена вырисовывалось под одеялом, как угловатая конструкция из мяса и мускулов. Одна рука и плечо были небрежно забинтованы. Давно небритое лицо было зеленовато-желтого цвета, так быстро боль и слабость согнали с него здоровый загар и румянец. Он казался тенью того человека, которого Джордж знал раньше. Жалость к Джиму поднялись в душе Гормана, и он дал себе слово жестоко расправиться с тем негодяем, который так подло напал на его друга. Он нагнулся над кроватью, и Марсден открыл глаза. Голова его беспокойно заерзала на подушке, но в широких зрачках плескался лишь бессмысленный, горячечный блеск.