Он поехал вперед и скоро спустился к самой воде. Всадники, один за другим, длинной цепью тянулись за ним.
— Есть ли тут следы? — спросил Гарфильд.
— Совершенно ясные, — ответил Куртис. — Но бандиты и не могли выбрать другого места для переправы. На том берегу мы тоже найдем следы.
Выбравшись на другой берёг, Куртис предложил спутникам бросить факелы, теперь, по его мнению, уже больше не нужные, из опасения, чтобы конокрады не заметили преследователей по свету. Все последовали этому совету. Гарфильд, осветив еще раз дорогу и заметив на ней ясные отпечатки лошадиных копыт, бросил и свой факел со словами:
— Теперь я не думаю, чтобы мы могли сбиться с пути: потерять столь четкие следы невозможно!
— Конечно, — отозвался Куртис. — Теперь рассветает рано, и более твердого грунта, на котором не так заметны следы, мы достигнем тогда, когда будет уже совершенно светло.
— Вперед! — закричал Гарфильд, дав шпоры лошади. — Первому, кто заметит бандитов, обещаю в награду бочонок виски.
Громкое «ура!» встретило это предложение, и всадники с удвоенной энергией понеслись по следам Джонсона.
Глава XV
Покинутая хижина
Под вечер того же дня, в который произошли столь знаменательные события, через реку Арканзас переезжал большой паром, с двумя гребцами гигантами-неграми, направляясь из Питсбурга на другой, южный берег реки. На пароме, кроме гребцов, находился только один белый человек с лошадью. Расплатившись с неграми, он пустил свою лошадь на берег, предоставив ей полную свободу, которой она тотчас же и воспользовалась, принявшись щипать свежую, сочную траву, росшую на берегу.
— А что, маса, — спросил белого всадника один из негров-перевозчиков, родом с берегов Конго, имевший, благодаря сильно выдавшимся скулам, толстым губам и приплюснутому носу, довольно свирепый вид, — ведь здесь нет поблизости никакого жилья. Где же вы остановитесь?
С этими словами он стал тщательно укладывать в свой кожаный кошель плату за перевоз.
— На семь миль в окружности, — продолжал он, — нет ни одного домика, где бы вы могли провести ночь. А ведь скоро, пожалуй, и дождь соберется.
— Я это прекрасно знаю, — отвечал всадник. — Но ведь недалеко отсюда должна находиться хижина в которой жил фермер, переселившийся из Иллинойса. Разве он там уже не живет?
— О, маса, эта хижина давно пустует! — отвечал негр. — Его жена и двое детей померли, а сам он уехал оттуда.
— Но хижина-то, значит, стоит по-прежнему?
— Так-то так, но, маса…
— Что ж, крыша обрушилась, что ли?
— Нет, маса, и крыша цела, но только… там, говорят, происходят дела… которые…
— Дела? Что вы этим хотите сказать? Какие дела?
— Говорят, что жена фермера, похороненная в саду… говорят, она…
— Говорят, что она приходит в дом? Так, что ли? — спросил незнакомец.
— Да, да! — боязливо зашептали оба негра, многозначительно покачивая головами, причем взоры их выражали самый непритворный страх.
— Что за дураки рассказывают подобные небылицы? — изумился всадник, готовясь сесть на лошадь. — Ведь до сих пор, кажется, никто не видал этого привидения!
Негры отрицательно замотали головами, давая тем понять, что были свидетели появления ужасной женщины. Старший из них даже сообщил предположение окрестных жителей, что фермер, должно быть, сам убил свою жену, а затем и обоих детей, чтобы те не могли рассказать об убийстве. Потом, говорил негр, фермер уехал на пароходе, продав землю одному из жителей Питсбурга. После извлечения из могилы оказалось, что труп женщины сплошь покрыт ранами, а на другой день пропали трупы детей…
Рассказав столько ужасных вещей, негр испугался темноты и надвигавшегося с берега тумана, в котором ему, вероятно, померещилась убитая женщина; без оглядки он вскочил обратно на паром и, не дожидаясь ответа путешественника, с помощью товарища живо погнал паром обратно.
Браун, а это был он, некоторое время смотрел вслед удалявшемуся парому, скоро исчезнувшему в тумане, сел на лошадь и направился к скалистому подъему, ведущему от берега реки к гористой части Арканзаса.
Достигнув конца подъема, Браун замедлил ход лошади, давая ей возможность передохнуть. Перед молодым человеком открывался довольно печальный вид: вся равнина была усеяна сплошным слоем песка и только в одном месте зеленел небольшой участок зелени, остаток поля, некогда возделываемого ирокезами — прежними обитателями этих мест, которые вынуждены были уступить свои владения белым пришельцам с востока.