— А мне говорили, что общество регуляторов распадается, — оживленно заметил Роусон. — Разве это неправда?
— Конечно неправда! Они, напротив, еще теснее сплотились и завтра обсудят свои дальнейшие действия.
— А нельзя ли и мне присутствовать на их собрании?
— Сколько угодно! — расхохотался Робертс. — Да не хотите ли сами вступить в число членов их общества? Впрочем, я и забыл, что вы не одобряете их образ действий!
— Я не одобряю их поступков, поскольку они безрассудны и бесчеловечны, — ответил Роусон, — но цель самого общества кажется мне почтенной, и я не прочь присоединиться к ним!
— Как? — изумился, не веря своим ушам, Робертс. — Да ведь еще недавно вы осуждали их и говорили…
— Я и теперь нахожу их собрания противозаконными, — перебил его Роусон, — но тем не менее…
— Что ж тут удивительного? — вмешалась миссис Робертс. — мистер Роусон своим вмешательством хочет предохранить их от всякого рода заблуждений, которые позволяют себе эти молодые повесы, собственно говоря, желающие принести стране посильную пользу.
— Не забудьте, Роусон, — сказал Робертс, — что регуляторы принимают в свое общество только людей, поклявшихся всегда и во всем повиноваться их постановлениям. Не думаю, чтобы они охотно приняли в свои ряды вас, постоянно читающего им нотации и во всеуслышание заявляющего, что они не правы, поступая по-своему.
— Тем не менее я попытаюсь сделать это, — невозмутимо продолжал Роусон, — и если завтра у меня останется свободное время, я отправлюсь на собрание и не откажусь от своей цели до тех пор, пока мне прямо не скажут, что не желают иметь меня своим членом.
— Вот и прекрасно! — подхватил Робертс.
— А кто теперь командир регуляторов в нашем округе? — спросил Роусон.
— Браун!
— Как так? Ведь всего несколько недель назад в этой комнате он порицал действия регуляторов и…
— У Брауна есть основательная причина поступать так. После того, как подозрение в убийстве Гитзкота пало на него, ему больше ничего не оставалось, как присоединиться к регуляторам и всеми силами стараться разыскать настоящих убийц.
— Но ведь главной задачей регуляторов является поимка конокрадов! — воскликнул сильно взволнованный последними словами собеседника Роусон.
— Да, розыск конокрадов тоже входит в круг действий этого общества, — ответил Робертс. — Впрочем, вы скоро сами познакомитесь с их планами и намерениями. Теперь они предполагают допросить наиболее подозрительных людей!
— Дай Бог, чтобы им удалось найти и убийцу Алапаги! — сказала миссис Робертс. — Знаете, мистер Роусон, я несколько раз молилась Богу, прося его указать этим людям убийцу бедной индианки, этой ревностной христианки и наиболее внимательной вашей слушательницы. Убить такое чистое, невинное создание! О, это ужасно!
— Да, ужасно! — ответил все еще не оправившийся от волнения Роусон. — А теперь я должен проститься с вами, дорогие родители, мне пора ехать. Передайте Мэриан мой сердечный привет и скажите, что я уехал, не прощаясь с нею, так как не желал беспокоить ее. Она, кажется, отправилась помолиться Богу. Прощайте!
С этими словами Роусон сел на лошадь и отправился в путь.
— Бетси, ты не находишь, что с нашей дочерью творится что-то странное? — спросил Робертс жену после отъезда будущего зятя.
— Вот глупости! — отозвалась та. — Что с ней может твориться?
— Не оказываешь ли ты слишком сильного влияния на ее выбор мужа?
— Какой ты странный человек! Конечно нет! Она грустна немного, это правда, но только потому, что ей придется расстаться с нами. Что же касается мужа, то лучше Роусона ей не найти!
— Ну, положим, я совершенно иного мнения. По-моему, она свободно могла бы найти какого-нибудь молодого человека, более подходящего ей, чем этот проповедник. Но раз ты и Мэриан желаете этого, я препятствовать не буду, тем более что Роусон обзаводится своим хозяйством и, как человек деловой, поведет его недурно.
Хотя у старого фермера раньше были кое-какие подозрения относительно методиста, однако последний сумел вкрасться к нему в доверие, да и могла ли существовать вообще, при всеобщем уважении и почтении к проповеднику, хотя бы тень недоверия к нему?!
Отъехав от фермы настолько, что деревья совершенно скрыли его из виду, Роусон сменил галоп на шаг, а вскоре и совсем остановился, бормоча себе под нос странные слова: