- Удивительно! Ведь мы с Грунте хотели обратиться к вам сегодня именно с таким предложением. Обнаружилось, что наш шар пригоден только для одного воздухоплавателя, и из нас двоих отправиться должен, разумеется, Грунте. Если вы согласны помочь нам в починке нашего шара, я готов следовать за вами на Марс.
- Прекрасно, милый друг! Вот за это я тебе очень благодарна! А о шаре вам беспокоиться нечего. У нас есть более надежный способ добраться до Германии...
- Воздушный корабль?
- Вы подслушали?
- Нет, мы видели, и на этом-то корабле вы хотите... Но ведь тогда и меня могут прихватить с собою?
- Нет, таково наше условие: ты должен следовать за нами.
- Ах, Ла, ведь я и не противлюсь.
- Так пойдем же, мы переговорим с милейшим Ра и с твоим другом.
- Но прежде, чем итти к ним, нельзя ли мне еще минутку поболтать с тобою?
----------------------------------------------------------------------
Было семь часов, уже наступило время вечернего отдыха, когда с разведки вернулся воздушный корабль. После того, как Илль, с большим удовлетворением прослушал подробный доклад, корабль тотчас же приготовился к новому дальнему полету.
Грунте и Зальтнер уже разошлись по своим комнатам и поэтому ничего не знали о прибытии корабля. После переговоров с Иллем и Ра, Грунте выразил согласие пуститься в обратный путь на марсианском воздушном корабле. Грунте уже готовился к отъезду и укладывал все вещи, которые хотел взять с собою. Он получил разрешение провезти багаж весом не более одного центнера, и кроме своих книг и инструментов вез с собою множество всяких мелочей, которые могли бы ознакомить его соотечественников с производством марсиан. Закончив приготовления к отъезду, он лег спать.
На следующее утро, как только немцы позавтракали и Зальтнер отправился в приемный зал, в комнату Грунте вошел Хиль, Грунте в это время увязывал свои вещи.
- Это и есть ваш багаж? - спросил Хиль. - Может быть вам еще что-нибудь нужно захватить с собою?
- Нет, это все. Вес всех этих вещей не превышает одного центнера.
- Значит вы готовы к отъезду?
- Вполне. Вы видите, я даже в дорожном костюме, а вот и моя шуба. Когда мы двинемся в путь?
- Очень скоро, может быть, в течение этого часа. Нужно ли вам побеседовать еще с вашим другом?
- Нет, мы обо всем уже переговорили. Он пересылает со мной на родину письма и свои дневники.
- Итак, вы готовы ехать хоть сейчас?
- Я к вашим услугам.
Хиль подошел к нему вплотную и, пристально глядя ему в глаза, взял его за руки, как бы желая проститься с ним. Грунте почувствовал, что этот взгляд как-то особенно пронзил его. Он не мог отвести глаз от Хиля, и все окружающее начало расплываться перед ним, - он видел только эти огромные блестящие зрачки.
Врач медленно коснулся рукою его лба и внушительно произнес:
- Вы спите!
Грунте стоял в каком-то оцепенении, без сознания, с широко открытыми глазами. Хиль осторожно опустил ему веки и, оглянувшись, кому-то кивнул. Дверь открылась, и в комнату вошло десять марсиан. Шестеро из них бережно подняли Грунте, положили его на носилки и вынесли из комнаты; остальные забрали багаж. Грунте перенесли на воздушный корабль и заботливо закутали в шубу; в рот ему вставили трубочку, соединенную с резервуаром, наполненным кислородом.
Несколько минут спустя воздушный корабль поднялся. Когда он достиг высоты тысячи метров, боковые отверстия были закрыты. Привели в действие реакционный аппарат - и вот корабль, забирая все выше, понесся на юг по направлению десятого меридиана.
Ра отправился в приемную комнату к Зальтнеру и сказал ему:
Не удивляйтесь тому, что вы уже не найдете здесь своего друга. Надеюсь, что мы скоро сможем передать вам весть о его благополучном прибытии на родину. Мы сочли нужным ускорить отъезд.
Зальтнер подбежал к окну. Вдали, на горизонте, блеснуло едва заметное облако пара и тотчас исчезло.
Теперь он был единственным европейцем на северном полюсе.
Зэ подошла к нему.
- Не огорчайтесь, милый друг, - сказала она. - Завтра наш межпланетный корабль отбывает на Марс!
XX
СЫН МАРСИАНИНА
Изумительно ясный сентябрьский день клонился к вечеру. Мягким светом были озарены нарядные сады города Фридау, в которых розы были уже вытеснены махровыми георгинами; мягкий свет покоился на старых деревьях княжеского парка, начинающегося у подножья холмов - на северной стороне города и окружающего почти весь Фридау, и отражение этого света трепетало в тихом пруду парка.
На берегу пруда, между кустарниками, мелькал светлый зонтик. Заслышав шум приближающихся шагов, со скамейки, расположенной под тенистой липой, поднялась прелестная молодая женщина, одетая в элегантное летнее платье. Глубокая задумчивость, омрачавшая ее нежное лицо, сменилась приветливой улыбкой, как только она увидела Элля, идущего к ней навстречу, и темносиние глаза засветились тихим счастьем, когда она подала ему руку.
- Простите, - сказал Элль, следуя за нею по дорожке, идущей вдоль берега пруда. - Я опоздал, но, конечно, не но своей вине.
- Я сама только что пришла, - ответила Исма Торм. - У меня были гости. Фрау Антон все время поучала меня и никак не могла остановиться.
- Воображаю! Но не огорчайтесь этим. Что бы вы ни делали, люди всегда будут недовольны.
Исма тихо вздохнула. - Вы же видите, я все-таки пришла!
Элль поблагодарил ее взглядом.
- Это единственный час за весь день, когда я перестал досадовать на мир, когда я вполне свободен и счастлив, Исма.
- А ваша работа?
- И даже она приносит мне слишком много разочарований. Куда ни глянь, повсюду эта ограниченность и душевная скудность. Вы знаете, что я никогда не жалуюсь на споры и борьбу, - ведь они помогают нам двигаться вперед. Но эта неспособность видеть то, что является главной целью, эта косность, недопускающая никаких новшеств!
Что же вас так рассердило сегодня, Элль? Ну-ка, выкладывайте, в чём дело?
- Все это не ново. Вы знаете, что я решил в течение этого года опубликовать свою теорию тяготения. Грунте поддерживал меня в этом, хотя и говорил, что никто ее не поймет.
Я отлично помню. Это было...
Да, это было тогда...
- И тогда вы говорили, что вам это совершенно безразлично.
- Правда, мне действительно безразлично все, что касается лично меня, моей славы, или уж не знаю, как вам будет угодно это назвать. Но мне обидно за дело; мне больно, что человечество так много теряет, и я вижу, что ему никак нельзя помочь. Прежде всего моя книга была встречена гробовым молчанием; ученые не знали, как к ней отнестись, а потом нашелся критик, утверждающий, что это ничем не обоснованная фантастическая гипотеза. А между тем на основании этой теории я решил так называемую задачу о трех телах и доказал справедливость своей теории, вычислив отклонения спутников Марса с точностью до сотых долей секунды. И что же? Ни один из наших астрономов даже не понял моего метода вычислений.
- Ко баты, - сказала, улыбаясь, Исма, - Ведь вам наверное именно это хотелось сказать? Быть может в вашей книге вы недостаточно ясно выразили свои мысли?
- Во всяком случае, для того, чтобы растолковать им сущность дела, мне пришлось бы написать еще целую книгу. Я не рассчитывал на такую непонятливость. Ведь этот метод найден даже не мною, - мне еще не было восемнадцати лет, когда я узнал его от моего отца...
- Но почему же вы так долго это скрывали?
- Вы же видите, что и теперь еще время не пришло. Если бы и другие могли работать со мною в этом направлении, то в технике, можно было бы достигнуть таких результатов, которые открыли бы нам совершенно новый мир. О, тогда, может быть, мы бы освободились от этой тяжелой Земли!
- Опять, опять эта тоска! Ведь здесь совсем уже не так плохо. Вы должны быть терпеливей. И вот это и разогорчало вас сегодня и помешало вам во-время прийти сюда?
Не только это, сегодня меня раздосадовали, главным образом, практические дела; было много неприятностей в различных учреждениях. О, как они неподатливы! особенно там, в соседнем королевстве. Что за бюрократизм, все должно быть втиснуто в тесные рамки шаблона! И это привело меня в полное уныние, особенно потому, что дело касается отчасти и вас.