— Что не радуешься, Смыслов?
Против обыкновения Юрка отвечает, сначала подумав. Такое с ним случается редко, обычно он не лезет в карман за словом.
— Чувствую, что душа радуется, товарищ капитан. А к каким медалям?
— «За боевые заслуги». Обоих.
— Значит, есть надежда заслуженными стать? — растерянно, почти шепотом спрашивает Юрка.
— Надежда есть. А надежды юношей питают…
— А за что нас, товарищ капитан?
— Вам лучше знать. И второе: завтра же в тыл. В Иванковцы. Вас заменит отделение Байсинова.
Юрка расплывается в улыбке. Он почесывается, преданно смотрит Петрову в глаза и неожиданно спрашивает:
— Неужели в настоящей бане помоемся, товарищ капитан? Просто не верится…
— Кому про что, — Петров улыбается. — Понимаю и сочувствую, самому приходилось, — говорит капитан. — И все же неисправим ты, Смыслов, ох неисправим…
А глаза его смеются, лучатся лаской, отеческой добротой. Пожалуй, и из землянки он вышел затем, чтобы сообщить нам приятную весть, подбодрить нас теплым словом. Сколько же душевной щедрости у Петрова. За это, наверное, мы и любим его. За это его любит весь полк. Юрка говорил мне, что его первого решил пригласить в гости после войны. Я тоже записал адрес Петрова в блокнот: город Калинин. Улица Коминтерна, дом 25. И фамилию жены я запомнил. Капитан пишет, ей регулярно, через неделю. Мне приходилось видеть, как выводит он на конверте адрес и ее редкую картежную фамилию, которую нельзя не запомнить с первого раза — Валетова.
По ступенькам блиндажа медленно поднимается Демин.
— Позовите капитана Кохова, — произносит он, непроницаемо посмотрев в нашу сторону.
Юрка поспешно вытягивается, щелкает каблуками и замирает:
— Есть позвать Кохова! Но… Он не здесь, он в лесу сидит, товарищ полковник.
— В каком лесу? — Демин нервно стучит по планшетке карандашом. — Здесь один лес.
— Не в этом. Он за четыре километра отсюда…
Брови полковника сходятся у переносицы, — наверное, это признак раздражения. Он хмуро глядит на Петрова, потом кивает в сторону дальнего леса:
— Там?
— Так точно! — бодро чеканит Юрка.
Смыслов поворачивается ко мне:
— Товарищ ефрейтор, немедленно сообщите Кохову, чтобы он явился к командиру полка.
— Катись, катись, — добавляет он вполголоса для меня одного. — Я же на посту, понял?..
Растерявшись от такой дерзости, я прикладываю руку к шапке. При командире полка и начальнике штаба не будешь перечить Юрке. Хоть он и неисправимый «хохмач», но командир отделения.
Спускаясь с высотки к лесу, я мысленно отчитываю Смыслова самыми нехорошими, самыми гадкими словами — пусть ему поикается. Ведь он хорошо знает — я бы многое дал, чтобы совсем не встречаться с Коховым. После разведки боем я не хочу его видеть. Как выяснилось, детали операции действительно согласовывались с ним — начальником полковой разведки. Но сам он отсиделся в лесу, а Бубнов и Шаповалов погибли. Ведь мог же он, наверняка мог предложить что-нибудь другое? А он даже не посоветовался с Грибаном…
Чем ближе к командному пункту саперного батальона, тем больше вокруг перемен. На склоне оврага, как говорится, негде упасть яблоку. На большой земляной ступеньке, вырытой в середине склона, между двумя деревьями отчаянно дымит пузатая солдатская кухня. Повар в распахнутой телогрейке, приподняв на плечо мешок, высыпает его содержимое в кипящую воду, и «пищемет» тотчас выплевывает из своего чрева ватные клубы пара, которые на мгновенье с головой окутывают и повара, и стоящего рядом солдата. Опахнув резиновые колеса, пар уползает по склону оврага вниз и там медленно растворяется, исчезает бесследно. Рядом с походной кухней, постелив плащ-палатки на мерзлую землю и побросав на них вещмешки, сидят и лежат солдаты. По всему видно — они совсем недавно пришли сюда: еще не успели устроиться поудобнее.
На дне оврага раскинулись табором минометчики. Из-за серых заиндевелых кустов торчат заткнутые ветошью зеленые стволы. Под кустами в беспорядке разбросаны ящики с минами. Еще дальше, в самой котловине распадка, виднеются пятнистые кузова машин. А вокруг блиндажа уже настоящая толкучка — все буквально запружено грузовиками, повозками, расположившимися на отдых солдатами.
Кохов встречает меня преувеличенно весело — острит, улыбается, шутит.
— Вот, товарищ майор, смотрите, как штык явился, а вы говорили «отсутствие дисциплины».
Командир батальона, к которому обращается Кохов, поглядывает на часы и, запустив пальцы в свою седую шевелюру, ворчит, растягивая слова.
— Виноват я. Виноват. Ошибся в твоих подчиненных…