***Рана. Храм Вораса***
Он замолчал, а я не знала, что сказать, было страшно слушать, смотреть, больно понимать…
— Солана отдала мне всю себя, свою любовь, — прошептал голос бога в моей голове. — Наверное, поэтому я уже тысячу лет смотрю на этот мир чужими глазами, потому что ее любовь пережила ее саму, да и меня тоже…
— Тогда почему они так жестоки? — прошептала я, вспоминая холодный взгляд отворачивающегося от меня Рая.
— Наверное, потому, что боятся любить… — услышала в ответ такой же шёпот.
— Но, может…
— Они не поймут, — прервал меня бог. — Не умеют они больше любить…
— Так научи, подскажи, — взвилась я. — Покажи свою жизнь, объясни…
— Пытался, — вздохнул Ворас. — Но только те, кто понял или просто пытался рассказать другим, больше не допускались к камню. Их не пускали ко мне и запирали в Шадаре — городе семи храмов и несчастные мало того что теряли все, так еще и оказывались в статусе немых жрецов, а это, поверь, совсем не то, чего бы я хотел для людей…
— Знаешь, — горько улыбнулась я, — в моем мире есть анекдот… — в озадаченной тишине слышался вопрос… — Приходит прихожанка в храм, а ей говорят: уходи, ты неподобающе одета. Вот она разворачивается, уходит и на пороге встречает Бога. — Что, спрашивает Бог, не пустили? — женщина кивает. — Вот и меня уже давно не пускают…
— Очень похоже, — горько рассмеялся Ворас. — Скоро рассвет — иди отдыхай…
— Ворас, — еще один вопрос, — и, почувствовав отклик в ладони, спросила: — Почему Рай сегодня так разозлился и накинулся на несчастных голубей? Что они ему сделали?
— Белый вестник прилетает в семью погибшего, — тихо сказал он, — извещает, что пора прийти в храм проститься.
— А… — он предварил мой вопрос.
— Здесь не хоронят, Рина, — пояснил он. — Когда все простятся, я просто уничтожаю тело, отдавая прах земле, а силу возвращаю в поток энергии самого мира… Поэтому белых вестников не любят и боятся…
Я кивнула и поднялась:
— Спасибо за доверие и до встречи…
На ватных ногах я прошла через всю площадь к темной громаде особняка графа Форагосского и не заметила темной тени, мелькнувшей за спиной.
Глава двенадцатая. За миг до…
Утром я вновь пошла в храм, теперь уже официально, в сопровождении Лея и услышала ожидаемый ответ — через день Ворас отправит меня домой. На площади еще лежали белые перья, и, если присмотреться, можно было различить капли крови. Вспомнив устроенную графом бойню птиц, я расстроилась и никого не хотела видеть, закрылась у себя в комнате. Хотелось спать и домой, я не знала, чего больше, но, выкупавшись, наконец, в ванной, а не при помощи тшера, так и не смогла заснуть. С тоской я пялилась на светившиеся в провале окна белые стены храма. Впервые на Шаране я видела что-то белое — белые стены и белые голуби, а перед глазами расцветали кровавые цветы на белоснежных грудках несчастных голубей.
***Рана. Резиденция графа Форагосского***
Я бесцельно бродила по дому, впрочем, кому я вру, бродила я с определенной целью — встретить его, но, переходя из комнаты в комнату, разглядывая обстановку, подолгу простаивая у картин, рассматривая, но не видя сюжета, я шаг за шагом исследовала комнаты, надеясь, что мне повезет.
— Бродишь? — раздался за спиной знакомый голос.
Я вздрогнула от неожиданности и разочарования.
— Испугал, — выдохнула я, поворачиваясь. — Картины со скуки рассматриваю. Ты откуда тут взялся? — я оглядела пустую комнату в надежде увидеть графа, но Лей был один.
— Оттуда, — и маг кивнул в сторону двери, которую прикрывали тяжелые бархатные портьеры, я приняла ее за окно — они тоже пряталось за такими же. — Хотел навестить Рая, — пожал плечами Лей, — но он что-то не в духе. Можешь зайти попрощаться, завтра будет не до того. Хотя, судя по его настроению, лучше не надо, — и маг развернулся к выходу.
Я замерла. Конечно, я искала его, но сейчас, когда надо сделать последний шаг, решимость покинула меня. Что я ему скажу? Попрощаться и уйти, глядя в холодные глаза? Но все же сделала шаг и дверь услужливо распахнулась предо мной. Тихие шаги не остались незамеченными, но Рай, сидящий в кресле, даже не повернул головы, лишь тени на его лице причудливо изогнулись в отсветах камина. Я не видела его глаз, но уверена, что багровые блики сейчас блещут там во всей красе. Полумрак комнаты разгоняли только языки пламени из камина и поэтому видима была лишь небольшая часть комнаты, остальное тонуло в зеленоватом мраке наступающей ночи. Дверь позади захлопнулась, заставляя пламя взметнуться вверх, рассыпая хрусткие искры. В круге света, что давал камин, я увидела второе кресло. Присела — оно еще хранило тепло тела Лея, или просто нагрелось от близкого огня. Рай молча следил за моими передвижениями краешком глаза и потягивал вино из бокала, что в переменчивом свете казалось черным. Легкий кивок — и на столе появился второй бокал, полупустая бутылка наклонилась, чтобы поделиться своим содержимым, а потом бокал плавно слевитировал ко мне. «Он пьян, — подумалось мне и стало как-то легче, идеальный граф идеален не во всем и ему свойственны простые человеческие слабости». Я улыбнулась этим мыслям и отхлебнула глоток вина, оно оказалось терпким, с легким ароматом луговых трав в пряной сладости винограда, тягучим теплом разливалось оно по жилам. Смакуя непривычный вкус, я слегка прикрыла глаза, а когда открыла, — требовательный взгляд графа буравил меня, заставив сердце затрепетать пойманным зайчонком. В его глазах плясали багровые всполохи, совсем как в камине и грешить на отблески огня было бесполезно — не в первый раз. Отвести взгляд я не могла, не могла и не хотела: его глаза завораживали, требовали чего-то непонятного, звали в неизведанное, заставляли кружиться голову или это вино настолько коварно… Я отставила пустой бокал. Осознание собственных желаний вспыхнуло во мне с небывалой силой, здравый смысл выпал в осадок и остался лежать кучкой белых хлопьев. Я встала. Эх, если бы могла читать по глазам, знать — что чувствует этот каменный мужчина? Его лицо, как высеченная из льдины маска, не отражает ничего, одни лишь глаза живут на застывшем лице, мечут молнии, горят багровым пламенем, притягивают меня, как огонек свечи — мотылька и я делаю шаг вперед, к нему. Еще одно движение — и я рядом. Мгновенье медлю и моя рука невесомо касается его щеки, легким движением пальцы ласкают застывшую скулу, под кожей стискиваются зубы, и я не знаю, то ли от отвращения, то ли от недовольства твердеют сжатые губы. Но Рай не отстранился, даже когда мои пальцы коснулись нижней губы, слегка надавили на нее, обвели подушечками контур. Я всей пятерней зарылась в густую копну волос и резко дернула, не очень сильно, но ощутимо, тем самым поднимая его лицо к себе. Второй ладошкой я закрыла ему глаза, а сама прикоснулась губами сначала к кончику носа, потом щеке, потом мои губы нашли его и я поцеловала сначала легко, как крылом бабочки коснулась, потом крепче, лизнула нижнюю, коснулась кончиком языка, отсутствие ответа от мужчины выбило из колеи и я открыла глаза. Вот так, взгляд во взгляд, он смотрел на меня и я видела шок то ли от моей смелости, то ли от моих действий, шок, неожиданность, но не отвращение, не брезгливость, не отказ, а лишь удивление. Я вновь наклонилась к его губам, но уже не закрывая глаз, отслеживая реакцию, стараясь понять, не слишком ли далеко зашла. Его руки вцепились в подлокотники кресла, а губы приоткрылись, принимая поцелуй, несмело касаясь языком моих губ. Осторожно втянула кончик языка в себя, легонько посасывая, играя, лаская и с удивлением обнаружила, как расширились его зрачки, как враз сбилось и так прерывистое дыхание, а моя рука скользнула по обнаженной шее, чтобы потом, как бы стыдясь, вернуться на шелк рубашки и пробежаться проворными пальчиками по груди. Одним движением Рай вскочил, кресло отлетело в темноту, а его руки сомкнулись на моей талии, но я осмелела. Медленно расстегивая пуговички его рубашки, я подбиралась к обнаженному телу. Вот ладошка скользнула по кубикам пресса, но тут же вернулась обратно, вызвав разочарованный вздох графа. Теперь уже он с упоением нецелованного мальчишки неуклюже ищет мои губы. «Господи, да он же не умеет целоваться», — вдруг щелкнула в голове мысль и я сквозь ресницы рассматривала его как будто в первый раз. Весь его опыт заключался в передаче силы, только это было для него важно, вдруг поняла я, чувств он не испытывает вообще, а удовлетворение и удовольствие для него заменяет магия. На мгновенье мне стало страшно от понимания всей ущербности этого мира с его патологическим страхом любви. А потом то ли вино, то ли врожденная бесшабашность стукнули в голову. «Ну что ж граф, тогда я покажу тебе, что такое чувственность. Пусть мой опыт невелик, но у нас Инте