сь незамеченными, но Рай, сидящий в кресле, даже не повернул головы, лишь тени на его лице причудливо изогнулись в отсветах камина. Я не видела его глаз, но уверена, что багровые блики сейчас блещут там во всей красе. Полумрак комнаты разгоняли только языки пламени из камина и поэтому видима была лишь небольшая часть комнаты, остальное тонуло в зеленоватом мраке наступающей ночи. Дверь позади захлопнулась, заставляя пламя взметнуться вверх, рассыпая хрусткие искры. В круге света, что давал камин, я увидела второе кресло. Присела — оно еще хранило тепло тела Лея, или просто нагрелось от близкого огня. Рай молча следил за моими передвижениями краешком глаза и потягивал вино из бокала, что в переменчивом свете казалось черным. Легкий кивок — и на столе появился второй бокал, полупустая бутылка наклонилась, чтобы поделиться своим содержимым, а потом бокал плавно слевитировал ко мне. «Он пьян, — подумалось мне и стало как-то легче, идеальный граф идеален не во всем и ему свойственны простые человеческие слабости». Я улыбнулась этим мыслям и отхлебнула глоток вина, оно оказалось терпким, с легким ароматом луговых трав в пряной сладости винограда, тягучим теплом разливалось оно по жилам. Смакуя непривычный вкус, я слегка прикрыла глаза, а когда открыла, — требовательный взгляд графа буравил меня, заставив сердце затрепетать пойманным зайчонком. В его глазах плясали багровые всполохи, совсем как в камине и грешить на отблески огня было бесполезно — не в первый раз. Отвести взгляд я не могла, не могла и не хотела: его глаза завораживали, требовали чего-то непонятного, звали в неизведанное, заставляли кружиться голову или это вино настолько коварно… Я отставила пустой бокал. Осознание собственных желаний вспыхнуло во мне с небывалой силой, здравый смысл выпал в осадок и остался лежать кучкой белых хлопьев. Я встала. Эх, если бы могла читать по глазам, знать — что чувствует этот каменный мужчина? Его лицо, как высеченная из льдины маска, не отражает ничего, одни лишь глаза живут на застывшем лице, мечут молнии, горят багровым пламенем, притягивают меня, как огонек свечи — мотылька и я делаю шаг вперед, к нему. Еще одно движение — и я рядом. Мгновенье медлю и моя рука невесомо касается его щеки, легким движением пальцы ласкают застывшую скулу, под кожей стискиваются зубы, и я не знаю, то ли от отвращения, то ли от недовольства твердеют сжатые губы. Но Рай не отстранился, даже когда мои пальцы коснулись нижней губы, слегка надавили на нее, обвели подушечками контур. Я всей пятерней зарылась в густую копну волос и резко дернула, не очень сильно, но ощутимо, тем самым поднимая его лицо к себе. Второй ладошкой я закрыла ему глаза, а сама прикоснулась губами сначала к кончику носа, потом щеке, потом мои губы нашли его и я поцеловала сначала легко, как крылом бабочки коснулась, потом крепче, лизнула нижнюю, коснулась кончиком языка, отсутствие ответа от мужчины выбило из колеи и я открыла глаза. Вот так, взгляд во взгляд, он смотрел на меня и я видела шок то ли от моей смелости, то ли от моих действий, шок, неожиданность, но не отвращение, не брезгливость, не отказ, а лишь удивление. Я вновь наклонилась к его губам, но уже не закрывая глаз, отслеживая реакцию, стараясь понять, не слишком ли далеко зашла. Его руки вцепились в подлокотники кресла, а губы приоткрылись, принимая поцелуй, несмело касаясь языком моих губ. Осторожно втянула кончик языка в себя, легонько посасывая, играя, лаская и с удивлением обнаружила, как расширились его зрачки, как враз сбилось и так прерывистое дыхание, а моя рука скользнула по обнаженной шее, чтобы потом, как бы стыдясь, вернуться на шелк рубашки и пробежаться проворными пальчиками по груди. Одним движением Рай вскочил, кресло отлетело в темноту, а его руки сомкнулись на моей талии, но я осмелела. Медленно расстегивая пуговички его рубашки, я подбиралась к обнаженному телу. Вот ладошка скользнула по кубикам пресса, но тут же вернулась обратно, вызвав разочарованный вздох графа. Теперь уже он с упоением нецелованного мальчишки неуклюже ищет мои губы. «Господи, да он же не умеет целоваться», — вдруг щелкнула в голове мысль и я сквозь ресницы рассматривала его как будто в первый раз. Весь его опыт заключался в передаче силы, только это было для него важно, вдруг поняла я, чувств он не испытывает вообще, а удовлетворение и удовольствие для него заменяет магия. На мгновенье мне стало страшно от понимания всей ущербности этого мира с его патологическим страхом любви. А потом то ли вино, то ли врожденная бесшабашность стукнули в голову. «Ну что ж граф, тогда я покажу тебе, что такое чувственность. Пусть мой опыт невелик, но у нас Интернет не отключали, ”Кама-Сутру” не отбирали, кино показывали и я покажу тебе, что значит любовь, покажу напоследок». И мои руки двинулись по его телу, лаская, гладя, возбуждая. Его дыхание с хрипом вырывалось из груди, казалось, он сдерживает себя, впрочем, может так оно и было. Полузакрытые глаза почти затопил расширившийся зрачок и багровое пламя уже не плещется — бушует, красные пятна разгорелись на щеках, волосы взлохмачены моими пальцами, а руки сжались в кольцо, прижимая, вдавливая в себя, требуя продолжения. И мое тело отвечает этой пугающей страсти, в груди разливается золотистое тепло магии, пока еще только теплое, но скоро оно станет обжигающе горячим, но не сейчас, еще не сейчас…