«Очень скоро мы дойдем и до твоих фотографий», – часто повторял ее отец, когда открывал страницу с довольно неинтересной фотографией ее матери в вечернем платье. Однако ему эта фотография очень нравилась. У матери был ужасно сентиментальный вид, который Шейла слишком хорошо знала. Когда она была еще ребенком, ей было странно, что ее отец влюбился в мать. Ей казалось, что та, которой мужчины дарят свою любовь, должна быть темноволосой, таинственной и очень умной, а вовсе не самой обыкновенной женщиной, постоянно, без всякого повода раздраженной и просто исходящей злостью, когда кто-то опаздывал к обеду.
Свадьба: победная улыбка матери – эту улыбку Шейла тоже прекрасно знала, она видела ее на лице матери каждый раз, когда та добивалась своего, что происходило практически всегда, – и совершенно иная улыбка ее отца, не победная, а просто счастливая. Подружки невесты, в давно вышедших из моды платьях, которые делали их еще толще – должно быть, мать специально выбрала именно таких, чтобы никто не мог затмить ее; шафер, друг отца по имени Ник, не такой красивый, как отец. На другой фотографии, где он снят на борту корабля в группе офицеров, он намного привлекательнее, а на этом снимке у него скучающий и высокомерный вид.
Медовый месяц, первый дом, появление на свет Шейлы, ее детские фотографии, ставшие частью ее жизни: она на колене у отца, у него на плечах – вся ее жизнь вплоть до Рождества прошлого года. «Эти фотографии могли бы стать и моим некрологом, – подумала она, – ведь мы вместе составляли этот альбом. В нем – снимки, которые мы сделали, когда в последний раз фотографировали друг друга: на моем – я стою в снегу, а на его – он улыбается мне из окна своего кабинета». Она опять заплакала. Это были слезы жалости к самой себе. Но она должна жалеть не себя, а его. Где этот вечер, когда он, почувствовав, что ей скучно, отодвинул альбом? Они как раз обсуждали их любимые занятия. Он сказал ей, что она слишком мало внимания уделяет физическим упражнениям.
– Мне хватает физических упражнений в театре, – ответила она, – когда я изображаю других.
– Это не одно и то же, – не согласился он. – Иногда ты должна побыть в одиночестве, вдали от вымышленных и настоящих людей. Вот что я тебе скажу. Когда я поправлюсь и встану с постели, мы втроем поедем в Ирландию на рыбалку. Твоей маме это тоже пойдет на пользу, да и я не сидел с удочкой целую вечность.
В Ирландию? На рыбалку? Под воздействием присущего юности эгоизма она отнеслась к этому предложению довольно прохладно: эта поездка нарушит все ее планы, связанные со спектаклями в театре. Надо перевести разговор в шутку и как-то отговорить его.
– Маме твое предложение придется не по вкусу, – сказала Шейла. – Она с большим удовольствием отправилась бы на юг Франции к тете Белле. (Белла – это сестра ее матери. У нее была вилла на мысе Эйль.)
– Позволю себе заметить, – улыбнулся он, – что это не способствовало бы моему выздоровлению. Разве ты забыла, что я наполовину ирландец? Родина твоего дедушки – графство Энтрим.
– Я не забыла, – ответила она, – но дедушка давным-давно умер и похоронен при церкви в Суффолке. Так что хватит про твою ирландскую кровь. У тебя там даже друзей нет, не так ли?
Он ответил не сразу:
– Там есть бедняга Ник.
Бедняга Ник… Бедняга Манки Уайт… Бедняга Панч… Она уже запуталась в этих друзьях и собаках, которых никогда в жизни не видела.
– Ты имеешь в виду своего шафера? – нахмурилась она. – А мне почему-то казалось, что он умер.
– Он похоронил себя в глуши, – коротко ответил он. – Несколько лет назад он попал в страшную автомобильную аварию и лишился одного глаза. С тех пор он живет как отшельник.
– Да, печально. И поэтому он никогда не присылает тебе рождественские открытки?
– Отчасти… Бедняга Ник… Очень храбрый, но не в своем уме. Он на грани помешательства. Я не смог рекомендовать его на повышение, и с тех пор, боюсь, он имеет на меня зуб.
– Тогда ничего удивительного. Я так же отнеслась бы к тому, что мой близкий друг не помог мне.
Он покачал головой.
– Дружба и служба – это совершенно разные вещи, – проговорил он. – Для меня долг всегда был на первом месте. Ты принадлежишь к другому поколению, поэтому тебе трудно понять меня. Уверен, тогда я поступил правильно, однако это не доставило мне удовольствия. Он был ужасным задирой и мог стать причиной очень больших неприятностей. А мне не хотелось взваливать на себя ответственность за то, что с ним могло бы случиться.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она.
– Да так, – ответил он, – тебя это не касается. Как бы то ни было, это – дело прошлого. Но иногда мне очень хочется…
– Чего, дорогой?
– Еще раз пожать ему руку и пожелать удачи.