Наступило молчание. Потом нерешительно поднялся и вышел один, за ним второй, третий. В кают-компании осталось одиннадцать человек.
Ракитин попросил оставшихся сесть поближе.
– Высадка назначена на восемнадцатое, - начал он. - Значит, не считая сегодняшнего, осталось всего два дня. Придется поторопиться. Завтра всем с утра прибыть в лабораторию на медицинский осмотр. Бориса Семеновича, - он повернулся ко второму штурману, - попрошу заняться подготовкой шлюпки.
С утра восемнадцатого каюта-лаборатория, которую занимал ракитинский отряд, превратилась в склад всевозможного имущества: анкерки с водой, свертки байковых одеял, ящики с оборудованием, полиэтиленовые фляги для сбора мочи, медицинские приборы. Ракитин разрывался на части. Один анкерок плохо помыли, и вода в нем отдавала плесенью. Часть продуктов забыли принести из холодильника. Аккумуляторы не успели подзарядиться. Казалось, что высадку сегодня придется отменить. Но часам к двенадцати все утряслось. Имущество перенесли в спасательную шлюпку номер два, и боцман Володя Романюк отдавал последние приказания. Шлюпку вывалили за борт, и она повисла на шлюпбалках, поддерживаемая толстыми, с руку, стальными тросами. Романюк дернул рукоятку стопора. Тяжелая пятидесятиместная посудина плавно пошла вниз и без всплеска легла на воду.
Все участники эксперимента в отглаженных голубоватых комбинезонах, с надетыми поверх ярко-оранжевыми спасательными нагрудниками, в белых шапочках с огромными козырьками и прорезиненными мешками с личным имуществом в руках выстроились на корме. Капитан произнес прочувствованную напутственную речь, и члены экипажа "Дельфина" под громкие звуки марша, доносившегося из динамиков, один за другим стали спускаться по шторм-трапу. Все расселись на банках. Матросы взяли багры и по команде боцмана "Отваливай!" оттолкнули шлюпку от борта судна. Шлюпка качнулась и отошла. Через несколько минут между кораблем и шлюпкой образовалась широкая синяя полоса воды. За кормой судна вскипел бурун. Провожающие замахали руками. Корабль басовито гуднул и, набирая скорость, двинулся к югу. Вскоре он растворился в голубоватой дымке, окутывавшей горизонт.
– Вот мы и одни, - сказал Ракитин. - Давайте наводить порядок. Каждый разберитесь в своих вещах, а то повернуться негде. Аварийные продукты и анкерки с водой - под корму. Иванчиков с Лебедевым, занимайтесь благоустройством. Положите брезент на дно шлюпки, а поверх настелите одеяла. Вы, Слава, со своей радиостанцией устраивайтесь возле мачты. Вадим Сергеевич, - обратился он к Савину, - давайте на корму. Там для вашей лаборатории самое удобное место. В общем, ребята, располагайтесь поудобнее. Жить предстоит почти неделю.
– С новосельем, начальник. Неплохо бы и стопочку поднести, - сказал, весело подмигивая, Коля Лялин, - ну хотя бы водички холодной.
Но, к сожалению, в первый день терпящим бедствие по инструкции не положено ни воды, ни пищи.
За хлопотами время летело быстро, и Демин едва не прозевал срок выхода на связь с судном. Он поспешно вытянул на всю длину телескопическую антенну, щелкнул тумблером и повернул ручку настройки, прислушиваясь к посвистам эфира. Наконец, настроившись на нужную волну, он поднес к губам микрофон и, нажав кнопку передатчика, стал вызывать "Академика":
– "Дельфин", "Дельфин". Я "Дельфин-два". На связь...
Судно отозвалось сразу, и в репродукторе послышался знакомый, не искаженный помехами голос начальника судовой рации Коли Щетинкина.
– "Дельфин-два", "Дельфин-два". Я "Дельфин". Как слышите? Прием.
Демин передал, что все в норме. Работа началась, настроение хорошее, и акул пока нет. Щетинкин напомнил, что на связь надо выходить каждые три часа и, пожелав успеха, отключился. Судно бродило где-то там, за горизонтом, отрабатывая очередной гидрологический полигон, а шлюпка тем временем, чуть покачиваясь на легкой волне, начала свой пятидневный дрейф к югу.
К вечеру океан разгулялся. На волнах появились белые барашки. Шлюпка стала зарываться носом в волну. Зазвенели растяжки мачты. Несколько человек уже лежали пластом. Ветер продолжал усиливаться, и Ракитин тревожно вглядывался в небо, пытаясь угадать, чем грозит непогода.
Неспокойной была эта ночь. Шлюпка натруженно скрипела, то карабкаясь по крутым отрогам водяных холмов, то проваливаясь в темные впадины между ними Фонарь, подвешенный к мачте, раскачивался из стороны в сторону, и тускло-желтый зайчик испуганно метался, перепрыгивая с волны на волну. Воздух был наполнен глухим гулом, протяжными завываниями, стонами, шорохами и всплесками. Ветер налетал порывами. Он неслышно подкрадывался к шлюпке и вдруг, выскочив из темноты, обрушивал на нее тучу брызг, с разбойничьим свистом рвал брезенты и наконец, яростно хлопнув на прощание полотнищем флага, уносился прочь, срывая клочья пены с волн. Шлюпка тряслась и подпрыгивала, словно телега на булыжной мостовой, и приходилось крепко держаться за бортики, чтобы не свалиться с жесткой шлюпочной банки.
А наверху все дышало покоем. В бездонной глубине тропического неба перемигивались яркие звезды. Желтая молодая луна неторопливо плыла в вышине. Ракитин не заметил, как уснул. Его разбудила тишина. Ветер стих. Океан, словно утомившись, замер. Рассвет медленно стирал звезды с побледневшего небосвода, и они исчезали одна за другой. Темные, словно вылепленные из синей глины, облака, тяжелые, неподвижные, гигантским виадуком застыли на горизонте. В пролетах между его широкими опорами виднелось чуть порозовевшее небо. И эти краски зари, еще робкие, нежные, были первым вестником приближавшегося солнца. А вот крохотный оранжевый бугорок появился над горизонтом. По заалевшему небу побежали алые всполохи. Бугор вспучился и, все ярче сияя в ослепительном ореоле, превратился в огненный шар. Он завис над горизонтом на мгновение и поплыл все выше, выше, заливая океан ослепительным светом.