– Да он просто цвета не различает, поэтому носил черное.
– Тебе не удастся подловить меня, – улыбнулась я. – Болтай, что хочешь.
– И я красивше, между прочим.
– Ага, учитывая, что вы близнецы.
– Мы похожи, но не одинаковы. Некоторые различия ты можешь увидеть сейчас, другие наверняка заметила в ванной…
Я смеялась в открытую.
– Ты неисправим!
– И вряд ли он умел вот так. – Мужчина пошевелил сначала одной бровью, затем выгнул другую, а потом скорчил ужасно глупую рожу.
Я взяла вторую подушку и кинула ему в руки.
– Да, гримасничать Кейдн не пробовал. Где ляжешь, моська? У стеночки или с краю?
– Ага! – возликовал Нэлл. – Ты дала мне прозвище! Чую, поездка к прощению будет приятной.
Как ни странно, я чуяла то же самое. Мы закончили застилать постель и отправились в ресторан. Нэлл, как учтивый кавалер, предложил мне взять его под руку.
– А когда поезд отъезжает?
– Думаю, когда все места будут заняты. Но, как видишь, что-то мало кому охота в ту сторону.
– Наслаждайск, наверное, предпочли.
Он рассмеялся.
– Ничего, будем верить в лучшее. Я прежде не ездил на поезде, наверняка здесь интересно. Да ведь?
Я сомневалась, и ошиблась. Во-первых, на обед подали какие-то удивительно вкусные блюда. Во-вторых, в вагоне-ресторане играл мини-оркестр, и было место для танцев. И, в-третьих, мне было хорошо рядом с Нэллом. Он был отличным рассказчиком, знал множество самых удивительных историй, к тому же неплохо владел голосом.
– А ты петь пробовал?
– Я пробовал пить. Не впечатлился. Не понимаю этой фальшивой эйфории. Я и трезвый говорю то, что думаю, и веселиться умею. Что насчет пения – сейчас мы выясним, не наступил ли мне слон на ухо.
– Прямо здесь? – смутилась я. – Нэлл!
Вскочила, хотела поймать его за руку, но мужчина уже подошел к музыкантам.
– Ты сказал, что не разбираешься в музыке!
– Пожалуй, одну-единственную песню осилю, – усмехнулся он. – Для тебя уж постараюсь, котенок.
Он перекинул ремень гитары легким, привычным движением, пальцы легли на струны, словно им там было самое место. Кроме нас в вагоне пассажиров не было, и я, услышав первые аккорды, почувствовала дрожь в коленях. Так и плюхнулась на место, чувствуя, как замерла внутри душа. Он каждый раз находил что-то, что переворачивало мои представления о нем, будь то юмор, неожиданная доброта или, как теперь, музыка.
Я завоевал чужие сны.
Я шёл тропами тайны.
Я говорил, что не сдамся,
И что всё не случайно.
И я не отказывал себе ни в чем
И тебе, родная, не перечил.
Я так жаждал всю тебя
И нашей мыслимой встречи.
Его голос звучал непривычно, сильно и хрипловато, и я провалилась в неизведанную реальность. В ней мы не были знакомы, и он пел для той, которую еще не встретил, для девушки, которая стала бы ценить его с первого мгновения. Он был в том мире мечтателем, добрым шутником, надежным товарищем и свободным человеком. Там он умел радоваться не вопреки всему, а заодно, и у него были друзья. В том, далеком несуществующем, Нэлл не знал границ и не страдал в заключении. Потом поезд тронулся, и странное чувство усилилось.
И я не смогу рассказать
О любви никому, наверное.
Если слова по ветру пускать
Я не поспею к тебе первым.
В пелене твоих густых волос
Я солнца свет ощущаю.
Я к тебе корнями прирос,
Лишь о тебе одной мечтаю.
Мне никогда не пели песни о любви. Никто не смотрел на меня так, как сейчас он. Смелый в признаниях, Нэлл не боялся проиграть. Он знал, что ценно само настоящее, а не то, что последует за его порывом.
Потому что ты единственная,