- Она говорила - это личное. И я не лезла с расспросами.
- Тогда подробности открою тебе я. Твоя сестра выполняла мои заказы. Меняла в хранилище подлинники картин и всякие безделушки на копии, причем очень высокого качества. А подлинники приносила мне. Это бывало не часто, но все же достаточно, чтобы нам хорошо узнать друг друга. В этот раз она втянула меня в мутную, как я уже сейчас понимаю, историю.
- Она умеет втягивать в истории.
- Не перебивай. Так вот. История сулила знатный барыш… В общем, не твое дело. Тебе достаточно знать, что она должна мне картину «Последний штрих», естественно подлинник. Картинка так себе, дешевенькая, но мне нужна. Анна взяла у меня хороший задаток, а полотно, как видишь, не донесла. Ты, зная ее связи и знакомых, можешь попробовать поискать картину. Это и есть твой шанс.
- Но как же…
- А так же. Выбор у тебя небольшой, так что думай быстрее. Я и без того столько времени на тебя потратил.
- Я попробую.
- Пробовать в ресторане будешь, а дело делать надо. И чтобы не баловала. У тебя все-равно два выхода. Либо своими ногами, либо… Надумаешь смыться, найдем. А теперь иди спать, ночь уж на дворе.
Значит, ванна была не случайно.
Гостью поневоле проводили в просторную спальню на втором этаже, и наконец-то оставили в покое, позволив ей запереться. Она поспешила в душ. Вначале в голову пришла мысль, что неплохо бы принять ванну, но перед глазами встала картина недавнего прошлого.
«Не скоро я смогу там понежиться», - подумала она, стоя под струями теплой воды. Многочисленные ручейки, скользящие по коже вниз, уносили с собой часть тревог и опасений. Струи нежно ласкали тело, как руки любящего мужчины.
«Щелк» - донесся до Веры еле различимый звук. Она тут же отключила воду и прислушалась. Все тихо. Завернувшись в большое мохнатое полотенце, она на цыпочках подкралась к двери – ни звука. В спальне тоже никого не оказалось. «Теперь будет мне мерещиться невесть что».
Платова оглядела комнату. Если бы не ситуация, она могла бы показаться уютной.
Мебель в стиле эпохи ренессанса, шелк на стенах, шкура какого-то животного на полу. Присев к туалетному столику, девушка смотрела на свое отражение.
«Боже, неужели это я – черные круги под глазами, зеленоватое лицо. Сестренка, где же ты, почему со мной так поступила? А может сказать им, что сестра жива? Тогда они все свои силы бросят на ее поиски. А про меня забудут. Держи карман шире! Забудут. Как же! Просто-напросто я опять стану им не нужна. И наиболее вероятное мое будущее пройдет через ту жуткую ванну. Что мне теперь делать? Лучше я подумаю об этом завтра, а сейчас лягу спать».
Вера подошла к широкой двуспальной кровати. На ней появился поднос с бутербродами и бутылкой «Колы». «Вот тебе и закрылась на ключ», но эту мысль тут же потеснила новая – «я же не ела с самого утра».
С аппетитом проглотив все присутствующее на подносе, и, гоня от себя посторонние мысли, девушка в блаженстве откинулась на хрустящую простынь.
Она невольно залюбовалась необычным панно из мозаики, занимавшим весь потолок. Так обычно расписывают церкви, но здесь сюжет далеко не библейский: в лунном свете два обнаженных молодых тела переплелись в любовном экстазе. А херувимчики, носящиеся вокруг, не находили места, куда можно пустить свою стрелу.
Девушка, со вздохом отвела глаза от потолка. В этой комнате все настроено на лирический лад, ей же приходится решать более прозаический вопрос: жить или не жить.
Нужно придумать маломальский план на завтра и последующие дни. А это панно не дает сосредоточиться. Остается только спокойно полежать минутку-другую и подождать, когда голова заполнится дельными мыслями. Но глаза сами собой закрылись, и голова отяжелела настолько что, не было сил дотянуться до подушки.
13
20 декабря 1865г. Дневник Мещерской.
Нынче прибыли от Антона. Везли ему подарки и гостиницы к рождеству. А там – беда. Он совершеннейшим образом не в себе. Неблагожелатели пронаушничали ему, что он не кровный сын отца, и даже не богоданный*, а приблудный. И на матушке он женился ради немалого наследства, тем самым покрывая грех ее и распутство.