-Это все ложь. Нет у тебя никакого брата. Зато семья другая есть...
- Нишкни, говорю! Он не выставлял меня на показ из-за… Тому были причины. Последние четыре года мы иногда менялись местами. М-м-м, по долгу службы, как и сейчас.
- Ты уже бывал ранее в нашей семье? - ужаснулась я.
- Нет, это впервой. Преглупейший случай.
- Но я взяла в толк, что ты сделал это намеренно - вошел в семью.
- Ну-у! Да. Я желал этого, но позже.
- Зачем?
- Помочь брату. Он любил тебя и детей. Но он слишком горд и славолюбив для этого слишком «простого» чувствия, а твое холодное отношение к нему лишь только отдаляло вас. Я решил помочь.
- И он знал о том?
- Вне сомнения, нет. Это мое самоволие, оно и ввело меня в тупик. Я не хочу уходить от вас, но и не могу брата предать.
- Умоляю, пусть Василий останется там, где он сейчас. Может статься, ему там понравится, как тебе здесь?
- Нет. Тысячу раз нет, ему там худо. Я знаю. И терпит он это только из-за меня.
- Он в твоей семье?
- Нет, какая глупость. У меня никого нет… кроме него. До недавнего времени он был для меня всем миром и теперь вновь я хочу того же. А ты все испортила. Как теперь я посмотрю в глаза брата. Я же его предал. Я был с тобой. Не единожды.
- Нет, что ты. Ты просто стал счастливым, где тут предательство?
- Нишкни, грешница! Тебе ли понять? Мы – одно целое. Были. А теперь мы - как треснувшая чашка, которую пытается доломать ничтожнейшая из женщин.
- Умоляю. Не говори так.
- Тогда не доводи меня до столь плачевного состояния. Дай всего лишь уйти.
- Когда я вновь с тобой увижусь?
- М-м-м. Никогда.
- Ты не можешь так поступить!
- Мое место займет Василий, вернее вернется на свое. А я вернусь туда, где место мне. Зина, ты выполнишь единственную мою просьбу?
- Да, - вся в слезах прошептала я.
- Относись к нему, как ко мне.
- Я не могу… Хорошо, изволь, но только, если обещаешь вернуться.
- Быть по сему. И еще. Все это останется меж наших четырех глаз. Я, в свой черед, попрошу Василия быть, м-м-м, помягче с вами.
И он ушел, вместе с ним ушло все, ради чего стоит открывать глаза по утрам, радоваться детскому смеху и отражению собственной улыбки в зеркале. Всего лишь за одну неделю пролетела целая жизнь, полная чувственных радостей и волнующих событий.
Такую, на какую с Василием Федоровичем ушло бы, по крайней мере, лет эдак семьдесят.
Немного спустя зазвенели детские голоса и заливистый лай внизу, в прихожей.
Дети вернулись с прогулки, и Жучку с собой притащили.
С нее, на коврик, опять целая лужа грязной воды набежит, и Маланья опять ворчать будет, что, дескать, нету порядка в доме.
Ничего, ничего. Вскорости будет вам и порядок, и учет, дайте лишь хозяину прежнему вернуться.
А мне, дай Бог терпения. Исполню я волю твою, любый мой. Только и воску осталось в свечке, что мысли о ненаглядном моем.
* Замолчи (устар.)
38
Дверь в тринадцатом отделении полиции пахла свежей краской. Какой-то болван покрасил даже ручку. Пришлось протискиваться в свободное пространство между дверью и косяком.
Зайдя внутрь, Вера оглядела себя – вроде, чисто. Вся краска осталась на двери.
За стеклом «дежурки» сидел молодой человек в форме.
- Я хочу сделать заявление, - официально обратилась к нему Платова.
- Делайте, - равнодушно бросил лейтенант, не отрывая глаз от компьютера.
- У меня очень важное заявление!
- А мы не важных не берем. Бланки возле вас. Пишите.
- Да оторветесь вы, наконец, от этой штуки!
- А вы, гражданочка, не шумите. Пришли писать, так пишите.
- Где у вас тут начальство?
- Направо по коридору, последняя дверь. Только я советую вам делать, все как положено: Пишите заявление и идите домой. В течение дня мы его рассмотрим. Ну, крайний срок завтра или…
Лейтенанта уже никто не слушал, гражданка быстрым шагом удалялась по коридору.
В кабинете начальника было крепко накурено, отчего Платова непроизвольно закашлялась.