- Почему вы здесь? А не на месте?
Генерал и Вера подскочили на стульях от внезапно прозвучавшего над ними голоса.
Голос принадлежал молодому лейтенанту, высокому и статному, начищенному до блеска. Звездочки на погонах пускали зайчиков, отраженных от ламп кафе. Не меньше зайчиков пускали и лаковые модельные туфли, вызывающе выглядывавшие из-под армейских форменных брюк.
Его лицо вместо уважения и подобострастия выражало гнев и удивление с легкой примесью пренебрежения. Опершись руками о столик и переводя взгляд с коньяка на шашлык, молодой человек, чеканя каждое слово, металлическим голосом произнес:
- Триста человек ждет вас на площади! Вы хотите сорвать мероприятие, как в прошлый раз? Да, я вижу, вы уже пьяны. За старое взялись? Такая работа, по всей видимости, вас уже не устраивает. Хотите вылететь, как пробка из бутылки? Немедленно собирайтесь и учтите, я вынужден об этом доложить руководству. Я не собираюсь покрывать ваши выходки. С меня довольно!
Генерал на глазах, словно воздушный шар, из которого выпустили часть воздуха, сгорбился и сжался и, как будто ожидая удара, отодвинулся подальше от лейтенанта.
- Можно, я хотя бы доем?
- Нет. Вы и так уже достаточно нашего времени угробили. А это еще что за такое? - лейтенант указал на пятно. - Вы за неделю второй парадный костюм изводите. Что теперь прикажете делать? Третий вам заказать? А не проще ли нам генерала заменить?
Лейтенант, с осуждением покачивая головой, снял со своего кителя какую-то медаль и протянул ее генералу.
- Наденьте. У вас, я смотрю, под новый значок и дырка уже заготовлена!
Вера переводила взгляд с одного на другого, с трудом переваривая происходящее.
Слишком уж нереальная складывалась ситуация, разве можно так обращаться с генералом?
Дальше она и вовсе диву далась. Лейтенант ловко, двумя пальцами, подцепил со стола бутерброд, скудно украшенный икрой, и отправил его себе в рот. Извинившись перед Верой, взял ее кофе, отпил глоточек и нацелился на другой бутерброд. Генерал, видя, что исправить ситуацию он уже не в силах, поспешно опрокинул еще один фужер.
Затем, все также торопливо, схватил кусок хлеба с икрой, из-под самых лап лейтенанта, и целиком пихнул его себе в рот, подталкивая пальцами не соразмерно большой бутерброд.
После этого поспешно встал и, отводя глаза от девушки, выудил из бокового кармана целлофановый пакет и ссыпал туда остатки шашлыка.
- Вера извините, что так вышло, мне жаль и вас, и вашу сестру. Но жизнь есть жизнь, - с этими словами он взял изрядно опустевшую бутылку за горлышко, и сунул ее за пазуху. – Пойдемте, я готов, - высокопарно обратившись к лейтенанту, генерал принял надменно гордый вид и, соответствующей его чину поступью, зашагал к выходу.
Его заметно развезло. Как матрос на судне при сильной качке, он, широко расставляя ноги, пошел к выходу, пытаясь удерживать равновесие, что ему удавалось с трудом.
Лейтенант в последний момент подхватил падающего генерала.
От резких движений фуражка молодого человека съехала на бок, и копна длинных светлых волос рассыпалась по его плечам, закрыв погоны.
Водрузив кое-как головной убор обратно, он небрежно подхватил генерала и зло сплюнул.
Вера, глядя в след гротескной парочке: пьяному генералу с шашлыком в кармане и щеголеватому лейтенанту с длинными волосами, все еще надеялась на более или менее реалистичную развязку сцены.
Уже в дверях генерал вырвался из объятий молодого человека, ухватился за косяк и запел:
Скакали мы на кониках в ондатровых буденовках,
Песцовые шинели развевались на ветру.
Рубиновые звездочки сверкали на погониках
И маузер с алмазами болтался на боку.
Проводив военных глазами до самой машины, Вера, наконец-то, все поняла. На большом фургоне во весь борт чернела надпись «киностудия им. N».
Обида и отчаяние вмиг заполнили каждую клеточку души, не давая надежде ни единого шанса на существование. Все рухнуло. Не будет более тех радостных встреч в доме Платовых, не соединится вновь порушенная семья. И даже примирение с матерью не загладит боль утраты своей половинки. Все возможности исчерпаны, а вместе с их исчезновением ушли желание и силы для борьбы.