Он по-хозяйски взял ее за руку своими короткими пальчиками – колбасками, проверил пульс, заглянул в глаза и заставил открыть рот.
- Хорошо, голова не кружилась? Нет? Что-нибудь необычное опять ощущали? Нет? Хм… Ладно, идите в палату, я сестричку к вам пошлю со склянками. И телефончик оставьте… вы же знаете правила.
- Можно, я пару слов брату скажу? Потом отдам.
- Брату? Какому брату? Разве у вас есть брат? Вы не указали о нем в анкете, - доктор укоризненно глядел на Веру поверх очков.
- Это двоюродный брат. У него кое-какие мои вещи. Я только на минутку.
- Идите, раз на минутку… Она же все вещи в палате оставила? - недовольно заворчал эскулап, когда девушка вышла за дверь. - Что за несобранная особа.
Телефон молчал. Виктор недоступен.
Вера написала ему сообщение с адресом реабилитационного центра, но попросила три дня не вмешиваться. Дальше Виктор волен поступать, как хочет.
Себя она успокаивала тем, что в крайнем случае сможет убежать отсюда. Ведь сестра смогла сбежать, сможет и она. Не тюрьма же.
Обратно Платова тащилась, как на эшафот. Былая решительность испарилась, однако обратного пути не было.
Внутри «центр» мало отличался от обычной больницы, разве что очень чисто, нет отвратительного запаха стерильности, да на посту не милая сестричка в белом халате сидит, а грубоватый мужлан в форме охранника.
Вера остановилась возле него в растерянности. Куда дальше идти?
- Скажите, молодой человек, меня никуда не переселяли?
- А вы, собственно, кто?
- Я Платова
«Сестричка» полистал журнал:
- Нет. Вы значитесь там же, где и были.
- А там – это где?
Мужчина посмотрел на Веру с жалостью.
- В тридцать третьей. Вы себе карточки заведите, да записывайте все, раз память шалит.
«Надо же, совсем не удивился моей дырявой памяти. Веселый, должно быть, тут реабилитационный центр».
45
Тридцать третья палата находилась на третьем этаже. Большое окно выходило в больничный дворик. Комната была просторная, можно даже сказать, как не парадоксально звучит в данной ситуации, уютная, всего на две койки.
На одной, отвернувшись к стене, лежала женщина. Она по-детски положила руки под щеку и, свернувшись калачиком, спала. Ее длинные ярко рыжие волосы разметались по подушке, одеяло съехало на пол, обнажив худые ноги.
Вера заботливо поправила край одеяла. Женщина вздрогнула и тут же проснулась. Повернувшись к Вере, но не открывая глаза, она замахала перед собой руками и пробубнила:
- Оставьте меня в покое. Еще совсем рано.
Женщина оказалась юной девушкой, почти девочкой.
По-детски пухлые щеки, курносый нос, да еще лукавые глаза, не совсем отошедшие ото сна, но уже настроенные на шалость - это не та внешность, которую Вера рассчитывала увидеть у соседки по больничной палате.
Девушка, наконец, проснулась окончательно и с удивлением уставилась на Платову
- Ой, я вас с медсестрой перепутала. Извините. Вы моя соседка? Слава богу. Я думала, так и буду тут одна куковать. Телевизор нельзя, телефон – тоже. Даже плеер не разрешили. Книжки, говорят, читай. Я чего, Ленин в разливе, что ли? Во двор, к солдатикам, и вовсе не пускают, как будто я чума какая–то или съем их! Обещали – курорт будет, а сами монастырь устроили. Ну, ничего, я потерплю. Зато потом бабья отвалят. На свой завод я больше ни ногой. Я уже…
- Погоди ты, - Вера прервала нескончаемый монолог очаровательной соседки. – Ты всегда такая говорливая?
- Какой там! Я тут просто от молчания и безлюдья очумела.
- И давно ты тут?
- Шестой день завтра будет.
- Давай знакомится. Вера. То есть, нет. Аня
- Хм, а у меня только одно имя – Анжелика. А вы сюда сами захотели или вас вынудили? По виду вроде, вы в достатке живете. Вы, кстати, крыс не боитесь? Тут повадилась одна по ночам ходить, да спать на вашей кровати. Я ее первые две ночи гоняла – не поймала. Потом пришибить пыталась, и приручить, все без толку. И ко мне не идет, и уйти не хочет.