Машины пожилой женщины не было.
Где-то через час ее подобрал Виктор. Она, наконец, могла расслабиться. Хотя бы на несколько минут.
- Нотаций читать не буду. Все обошлось? – поинтересовался водитель, рассматривая девушку на заднем сидении в зеркало заднего вида и не скрывая своего волнения.
- Пока - да! Впечатлений – вагон, информации - уйма, но я опять в тупике, - Вера решила раньше времени не нагнетать ситуацию своими умозаключениями.
- Жаль. Куда едем теперь. И какие у нас дальнейшие планы?
- В полицию. Я должна сделать заявление.
- Все потом. Вначале ко мне. Тебе нужно отдохнуть. Неважно выглядишь.
Он посмотрел на нее через зеркало и хотел что-то сказать, но передумал. Он прочитал ее последнее сообщение, и был не против продолжить поцелуй. Но не сейчас, он не торопится.
53.
26 декабря 1865г. Дневник Мещерской
Наступило первое тоскливое утро прежней жизни. Снизу потянуло гарью, и через щель под дверью заструился слабый сизый дымок.
Ах, Господи, Маланья опять хлеб сожгла. Когда ж управу на нее найду? Была б воля моя, сегодня же рассчитала ее. Но Василию Федоровичу неумеха сия чем-то приглянулась, велел при доме ее держать.
Не пойду ей помогать! Заварила сама кашу – сама и хлебай. Пусть хозяин на нее во всей красе полюбуется.
Подниматься с постели совершенно не хотелось, но перед мальчиками форс держать надобно. Им в скорости и без того достанется, «пирогов» от прежнего папеньки.
Спускаясь по лестнице, я от внезапной неожиданности застолбенела. В прихожей скрипнула дверь и мальчишки наперебой закричали:
- Папенька, папенька, ты уже вернулся?
Повиснув на перилах, чтобы не упасть от нахлынувшей слабости ног, я непрестанно шептала:
- Кто? Кто это? Отчего так скоро?
Мужчина подошел к лестнице с определенным намерением подняться. Мне не в мочь смотреть на него.
Собрав все силы, которые еще оставались в моем грешном теле, я едва ль не ползком добралась до спальни.
А если он сюда идти удумал? Где же здесь прятаться? Ан нет, там, в конце лестницы, шаги сперва замерли, а потом затопали в другое крыло. Значит - в кабинет.
Где-то за четверть часа я пришла в себя. Теперь уже нестерпимо хотелось его увидеть. Но, выйдя в коридор, ноги сами отвернули вдругоряд.
Тут ко мне, весьма кстати, подбежали дети. Замучив их расспросами, и, спустившись в гостиную, ничто путного я так и не узнала.
- Папка, как папка. Какой вчерась был, такой и нынче. Сиротками нас назвал, отчего-то. Мам, а разве мы сироты?
Оставив их вопрос без ответа и терзаемая сомнениями, я со всей решимостью, на которую была способна, поднялась наверх. Перед дверью кабинета храбрость моя улетучилась также быстро, как и появилась. И рука для стука не поднялась, и нога порог не ступила. На беду, дети в догонялки играть надумали, и, видя нерешимость мою перед дверью, Алешка – озорник, стукнул кулаками об косяк и тикать.
- Да,- прозвучало изнутри.
Теперь делать нечего. Пришлось входить.
За столом сидел он, в своей обыкновенно напряженной и неудобной позе. Верхняя половина тела сдвинулась вправо, нижняя - влево.
Он разложил пред собой листки бумаги, кои достал из зеленой бархатной папки и все строчил на них чего-то и строчил. Внутри у меня что-то оборвалось, и тяжеленным камнем потянуло все мое тело на пол.
Это всенепременно он! Прежний. Торопится дописать свой труд и наконец-то удовлетворить свое честолюбие, объявив миру о неслыханном. Это - Василий.
После он на секунду оторвался от своего сочинительства и поднял на меня глаза. Холодные и чужие, они повергли меня в неописуемый трепет и отчаяние.
А он, нелюбый моему сердцу муж, опустил глаза и писал дальше и дальше, не обращая на мое присутствие ровно никакого внимания. Будто я небыль, какая!
Не помню, коим образом добралась я до спальной. Очнулась я на подушке, мокрой и соленой от слез.
Уже много позже, придя в себя от потрясений, разумею, что иначе не могло и быть. Кто я и что я? Ступень для достижения «великих» целей Василия, равно, как и его брату. И пусть! Я согласная быть чем угодно, только чтобы вновь увидеть его. И я чувствую, это случится скоро, очень скоро!