Лесная лужайка, по краю которой течет маленький, еле заметный ручеек, затерявшийся в высоких незабудках и ветреницах. Два малыша, одного лица, играют с большой собакой. Она прижала морду к земле, отчего ее длинные уши повисли на толстых травинах, растущих рядом. В дюйме от собачьего носа сидит шмель, готовый вот-вот кинуться в неравный бой.
Малыши от этого зрелища в восторге, их веселый смех распространился не только на них самих, но и на все полотно.
Иду глазами дальше. Море. Шторм. Обломки корабля, за которые пытаются ухватится тонущие люди. Но обломки слишком малы для человека. Двоим повезло: они уцепились за длинную мачту и будут спасены. Эти двое, как и мальчики на предыдущей картине, одного лица. Кто-то еще пытается схватиться за спасительную длинную деревяшку. Один из двоих близнецов, занес кулак над головой вновь подплывшего - он не позволит забрать их шанс. Дрожь пробирает и от этой картины.
Но следующая картина привела меня в еще более ужаснейшее состояние. Хотя на первый взгляд ничего такого страшного в ней нет.
Пустыня. Розовый закат с одной стороны, и наступающая темная ночь с другой стороны. Через барханы тянется длинный след, кой неожиданно обрывается. А в начале пути следы уже раздуты ветром. За барханами – манящий оазис. Или же это мираж? Я долго глядела, что в ней (картине) такого? Просто пустыня, просто след, просто закат. Все просто. Но душу щемит нестерпимо. Оглянулась. Иван смотрит туда же куда и я.
- Поняла?
- Ну..., - мне совестно признаться, что нет. Понимаю, что за ней какой-то смысл есть, но какой?
- Это жизнь Мещерского.
И все. Больше он ничего не сказал, но и того достаточно. Пустая бессмысленная жизнь одиночки в людской пустыне, след которого сотрется во времени.
- Ты считаешь, что так живешь?
- Я? Нет, ни я! Это Василий. Это его жизнь пустая, необъятная, как пустыня. Он всю жизнь гнался за миражом.
- Ты про его работу?
- Да, да. Но после того, как я ее прочел, то понял, что она того стоит. Она, действительно, может потрясти если не мир, то соответствующие круги, непременно.
- Иван, что это у тебя. Одинаковые картины? Зачем? – поинтересовалась я, увидев полотна, на которых был изображен мой муж в своем кабинете, сидящим за письменным столом. Перед ним лежит лист бумаги. Там что-то написано, но не разобрать.
- Все потом, потом! И полотна эти, между прочим, одинаковы не навечно. В них я положу некою загадку, которая поможет потомкам довершить дело моего брата. Раз он не может довершить его сам.
- Почему ты рисовал здесь, а не дома?
- Писал! Это дети рисуют. А дома..., дома нельзя. Но без картин я не мог. Они – смысл моего существования, в них вся моя жизнь.
55.
У меня появилась куча вопросов, и все же я не задала ни единого, боясь спугнуть его откровение. Он сам подвел меня к полотнам и начал рассказывать.
- Это мой дом. Я жил там ребенком. И уже тогда начинал рисовать. Родители категорически это запрещали, считая бесполезной тратой времени. Поэтому я писал по ночам при свете свечи. С братом у нас были смежные комнаты и он, конечно же, все знал.
Однажды ночью мы повздорили из-за пустяка и подрались, опрокинув при этом свечу. Пламя попало на портьеру. Она тут же вспыхнула как факел, занялась вся моя комната. Брат испугался и побежал прочь, я лишь успел крикнуть – разбуди родителей. У меня же была другая работа: спасти свои немногочисленные полотна.
Пока я мешкал, (а в итоге спас только две картины, и то не самые лучшие), загорелся весь дом. Брата нигде не было видно. Я побежал в родительскую спальню. Ключ торчал изнутри. Значит, они все еще там! Я со всех сил тарабанил в дверь - тщетно.
Подсунув холст без рамки под дверь, я тонким концом кисти через замочную скважину вытолкнул ключ внутрь комнаты, а потом вытянул его наружу на холсте. Ключ оказался очень горячим на ощупь. В комнате, без сомнения, бушевал огонь. Кашляя от дыма и задыхаясь, я крутил ключ в замке взад и вперед, пока он, в конце концов, не сломался. Тут я заплакал.
Сзади обрушилось перекрытие. И я побежал, пока не стало поздно и для меня. Так погибли мои родители.