Пожарные, прибывшие по своему обыкновению, в самом конце пожара, трясли меня и кричали что-то. Из моей руки выпал сломанный ключ, и все поняли – это я поджег дом и сломал ключ в замке, чтобы родители не смогли остаться в живых. Спасенные мной картины тоже говорили не в мою пользу.
Брат пропал, его труп не нашли. Может, хоть он жив?
Потом оказалось, что он убежал к крестной, ничего не сказав ей про пожар.
Он один мог подтвердить мою невиновность. Но его шок стал причиной кратковременной потери памяти. Он забыл события той ночи. Может, и к лучшему. Не стоит и ему мучиться всю жизнь виной и каждую ночь заново переживать пожар и смерть родителей.
Вследствие описанных мной событий меня отправили… Впрочем, это не важно.
Брат воспитывался у крестной. Она стала его опекуном, второй матерью. Меня же не навестила ни единого раза. Бог ей судья!
Общаться же с братом нам не мешали никакие преграды и стены… моего нового дома. Мне было жаль его. Он мучился оттого, что не помог мне, не оправдал меня.
Мне кажется, что от этого у него не заладилась личная жизнь. Хотя внешне все прекрасно – он богат, имеет чудную семью с двумя наследниками, отличную должность. На самом же деле он был глубоко несчастным человеком.
Но именно от того мы становились ближе друг другу, не держали друг от друга никаких тайн. Он скрывал от всех мое существование, это не мешало нашим встречам, даже сближало еще более.
Его постоянно мучили беспричинные депрессии и страхи. По прошествии времени зол он стал, опаслив. По сторонам оглядывался, будто караулил его кто. Обижался на всякую пустяковину.
Когда он женился, я подумал, вот теперь все образумится. Он, наконец-то, станет счастлив, а вместе с ним и я. И все просил его рассказать о семье, о всех вас, но он всегда обходил стороной этот вопрос. Со временем я перестал расспрашивать его на эту запретную тему. Мне стало тоскливо оттого, что у брата от меня появились секреты….
Года три – четыре спустя появилась возможность, дозволяющая нам с братом меняться местами. Мы не преминули этим воспользоваться. Для меня открылась, совершеннейшим образом, новая жизнь – прекрасная и волшебная. Я творил все дни напролет, а ночью гулял по улицам, освещенными фонарями.
Это было похоже на сказку. Иногда я забредал на улицу красных фонарей, где и предавался радости «продажной» любви. Это стоило не дешево, но я никогда не жалел денег, осознавая, что для меня, рано или поздно, такая жизнь может закончиться на веки вечные. Я выбирал для себя лучших женщин, благо, на это всегда деньги были.
Забыл сказать, Василий начал торговать моими картинами за границей и очень удачно. Если ты обратила внимание, тут есть довольно интересные полотна.
Я, вначале было, подумала, что он имеет в виду свои картины. Но, оглядевшись, увидела мировые шедевры живописи. Откуда?
Хорошо, что я не задала оного вопроса вслух. Как бы я преглупо выглядела! Это же всего лишь копии. Иван, тем временем, продолжал:
- Это было весьма кстати, так как из-за наших с ним больших расходов финансовое состояние вашей семьи находилось в ужасном положении.
- Каких больших расходов?
- Ну... это… по его раскопкам. Это не относится к моему рассказу.
- Иван, а зачем ты покупал, м-м-м, гулящих женщин? Почему до сих пор не обзавелся семьей?
Когда я это спросила, то поняла, но слишком поздно, что вслух выразила что-то запретное. Иван, как ребенок, поджал губу и отвернулся.
- Прости, я не то хотела сказать. Продолжай, пожалуйста.
- Зря я это затеял. Уходи, мне нужно работать.
С этими словами он взял в руки мольберт и долго - долго, будто бы во сне, размазывал по нему краски.
- Чего ты ждешь? Я же сказал – уходи.
- А… когда прибудет Василий?
- Теперь уже никогда.
56.
От внезапно нахлынувшего счастья я потеряла контроль над собой. Еще бы! Теперь он только мой! Я кинулась ему на шею, с намерением зацеловать, куда придется, до смерти. Но Иван, от неожиданности и сильного толчка мною выронил мольберт, который с силой ударился о незавершенную картину. По ней тут же причудливо поплыли цветные ручейки красок.