- Ах, ты… - задохнулся от возмущения Иван. - Что же ты наделала!
Он со слезами в глазах смотрел на испорченное полотно, на котором изображен он сам, или же Василий, стоящий спиной к зеркалу. Но в зеркале тоже отражалось лицо, в месте, где должен был находиться затылок. Именно это отражение и пострадало, превратившись в мозаику причудливых красок. Иван стал само страдание.
- Быть может, это Бог распорядился. Знать, так и должно быть. Зинаида, я прошу, уйди. Мне нужно работать.
Он подошел к другим работам, к картинам - близнецам.
- Сейчас уйду. Разреши задать последний вопрос. Что за секрет ты хочешь вложить в эти картины?
Я сделала вперед два шага. Иван закричал:
- Не подходи! Стой на месте! - видимо боясь, что я испорчу еще что-нибудь. - Неужто Бог тебя в наказание мне послал?.. Эти полотна теперь одинаковы, но я их исправлю. Их ценность будет заключаться в их различиях. Кто увидит их и поймет, поймет и остальное.
Малопонятный ответ только добавил вопросов в мою голову. Но с языка моего боле не сорвалось ни единого слова.
Я пошла назад, но нога моя, наступив на кисть, брошенную на полу, подвернулась, и я неловко растянулась по половицам. Впрочем, рядом на подставке покоилось большое полотно за покрывалом, и можно было поиспользовать его в качестве опоры. Но я не решилась. Достаточно бед с меня!
Тем не менее, Иван задрожал, как припадошный и завопил:
- Вон! И не переступай порог этого дома!
Я поспешно вскочила, запуталась в нижней юбке и упала вновь, ударившись при этом о деревянный край ящика с какими-то банками и, опрокинула его.
По деревянным половицам потекла краска всех возможных цветов. Теперь уже, не оглядываясь на Ивана, боясь прочитать ненависть в его глазах, я вновь вскочила и побежала к двери, по возможности вставая на чистый, без предательских предметов, пол.
Слезы сами собой побежали в три ручья. Ругая себя недотепой и неуклюжей клушей, я выбежала на улицу. Тут я услышала в вдогонку.
- Это еще не конец. Я приеду…
Дальше не разобрать. Мимо промчался экипаж, запряженный парой лошадей и производивший невообразимый шум. Мне бы вернуться и переспросить, но остатки разума в голове отворотили меня от нового безумства.
Вернувшись домой, я засела за тетрадь.
Сердце мое преисполнено надеждой и превеликой радостью. Теперь он мой. Он вернулся. И мне безучастно, где теперь Василий – у другой ли женщины или же в очередной поездке «за древностями».
И даже не столь важно, любит ли меня Иван. Моей любви хватит на двоих. Главное – он здесь, он с нами! И даже, ежели он еще не все решил, я сумею его убедить остаться с нами. Я должна!
Ночь. Он спит. Наконец-то. Вкрай измучившись, смяв в колтун подушку и подмяв под себя одеяло, он затих. Подействовали два шкалика нервической настойки. Надо бы и мне принять - руки трясутся, тяжело писать…
Теперь лучше. В голове немного шумит, и путаются мысли. Что это я села написать?
Ах, да! Он становится совершенно другим, похожим на своего деспотичного брата. И все же это он! А о Василии сам Иван рассказывает, словно о совершенно другом человеке. Что Василий-то – добрый, сочувствующий и терзаемый собственной давней виной. Иисус Христос, не иначе.
Прости меня, Господи, за богохульство!
Так это он деньги с картин, оказывается, получал. И поместье с того, и побрякушки, и все остальное. А говорил, что сам заработал, то есть «комиссия» заплатила. Циник и врун! Мало того, он обкрадывал брата, наживался на нем, и творил свои безумные, никому не нужные, раскопки, тратя на то уйму денег.
А Иван, добрая душа, еще и радуется! Наивный глупец! А теперь из-за нашей с ним связи мучается, считает, что брата предал, встав на его место. Говорила я ему, говорила, что не его вина, моя! А все одно.
В глубоком расстройстве он. Себя только и винит. Меня к мыслям и помыслам своим не допускает. Как второй шкалик опорожнил, заговариваться начал. Жисть, говорит, Василию погубил. Бога тем прогневил.
Мне слова вставить не дал, а после и вовсе слезми залился. Не видала я до тех пор, как мужчина плачет. Лучше б и сейчас не видать.
Жальче его стало, нежели дитя собственного. Сердце с тоски сжалось, хоть и не поняла я до сих пор, чего он убивается так? Даже если Василий и порвал с ним, жизнь на том не кончилась! Прижать бы его сейчас к себе, пусть выплачется. Да боюсь! Кабы не оттолкнул, да вон не послал!