Я по началу мнила, что не нравится ему, до крайности, ложе со мной делить, раз стонет и убивается так. У матушки своей поспрошала, хоть и стыд щеки закрасил, что делать тапереча, чтобы мужу по нраву прийтись.
Она улыбнулась, обняла меня и говорит: «Ничего делать не надобно. От удовольствия он рычит и стонает, да выказывать ему это зазорно. Прими все ж, как есть».
Приняла, как есть. Для себя в том радости не нашла. Живот мой тем временем разросся, и профессор медицины, хаживающий к нам, посоветовал повременить с плотскими утехами.
В то время стали мы с мужем видеться реже. Он часто бывал в отъездах – ходатайствовал о создании Археологической Комиссии, да вследствие бюрократических проволочек ее открытие в который раз уже откладывалось.
К нужному сроку разрешилась я от бремени здоровым крепким малышом, и почай, дня два, принимала поздравления родственников и знакомых.
Василий Федорович к ним ни единственным разом не присоединился.
Впрочем, того следовало ожидать. Как не зачалось у нас вначале, так и не ладилось после.
Антошеньку Василий Федорович игнорировал, словно и не видел вовсе, старался даже не бывать в одной комнате с ним.
Лишь прилюдно руки к нему тянул и по головке гладил, да мальчонка испуганно жался ко мне, боясь, что после ласк сиих шлепок, либо подзатыльник последует. И папенькой его непреклонно звать отказывался.
То ли за сих, то ли вследствие времени открылось некое обстоятельство. Деньги с моего приданного заметно поредели, ровно, как вода в решете.
Хотела было с Василием Федоровичем это обсудить, что, как бы по миру не пойти. Так он закричал, что хватит нищиться, денег вдоволь у нас. Разговору сурьезного не вышло. Но капиталы наши продолжали таять.
* Светский.
** Скупой.
7
18 декабря 1865 год. Дневник Мещерской
Василий Федорович подолгу стал отсутствовать, даже не каждую ночь в стенах своего дома проводил. Не картежная ли на него напасть навалилась? Али любовница завелась?
Ответом был очередной скандал. Василий Федорович, дескать, ночей не спит ради науки Российской, дела превеликого, а я его в мелочах глупейших подозреваю.
И, взаправду, все время свободное он в кабинете сиживал, все писал, писал, читал, вымерял что-то на картах топографических, и мешать ему никому не велел.
Прожив так шесть лет, я более не сумела забеременеть. И траву пила, и ноги кверху задирала, как матушка учила. Только Василия Федоровича все сложней и сложней в спальную было затянуть.
А делала я все то ради счастия семейного. Нет у нас общего дитяти, потому нет и ладу в доме.
Наконец, Бог смилостивился на до мной. И объявила я мужу, что наследника жду. Но Василий Федорович, вроде, и не обрадовался вовсе, а даже погрустнел. Я подивилась, почему это? А он: «Одного мальца хватит!»
В ту пору было Антошеньке уже шесть годочков, но развит и умен был не по годам. Так Василий Федорович помыслил, помыслил и решил отрядить Антошеньку в кадетский корпус. Я заупрямилась, заплакала - слыхано ли такую крошечку в самостоятельную жизнь пускать. Но Василий Федорович непреклонно на своем стоял:
- Ложку умеет держать? Портки умеет надеть? Так и нече ему сиднем бездельным тут околачиваться. Ни кисейную барышню, чай, растим!
Проплакали мы в детской с сыночком две ночи подряд. Взглянуть в глаза я ему не смела, а он все одно: ручонками своими лицо мое к себе воротит и плача, спрашивает:
- За что папенька меня не взлюбил? Ровно чужой я ему. Да разве ж можете вы меня, вот так, как скотинку безнужнюю за ворота выкинуть.
И сколько я не втолковывала, что никто от него не отказывается, и навещать мы его будем и подарки дарить, и домой на праздники брать, но он смотрел на меня с превеликой укоризной и огромнейшими горошинами слез в больших синих глазах, и, словно не слыша слов моих, повторял:
- Не нужен я никому, я вижу! Никто ко мне вовсе не приедет. Зачем ты меня на свет, маменька, родила?