– Хорошо, что темно, – сказал Макс, проводив взглядом здание МГИМО, откуда его недавно отчислили.
– Почему?
– Ну, когда светло, так едешь в такси, смотришь в окошечко и думаешь – все плохо, денег нет, опять обдолбался, из института выгнали, маму обманываю…
– Оставляй, – отмахнулся я – такие мысли не годились для трипа. Макс и сам это понимал.
Оказавшись у меня, мы едва успели поздороваться с мамой и пройти в мою комнату, как нас вперло. Чтобы не спалиться, мы оделись в свободные штаны и сноубордические куртки и отправились гулять.
Температура была плюсовая и дождь никак не прекращался. Снеговик с морковным членом, вместо носа, живописно плавился у нас на глазах. Мы бесцельно бродили по слякотному асфальту в тени обшарпанных блочных домов, вдоль заставленных грязными машинами улиц и разговаривали загадками. Точнее каждый из нас говорил то, что думает, а другой интерпретировал это по-своему. Это был просто невоспроизводимый обдолбанный бред, в завершении которого Макс решил разрядить обстановку:
– А прикинь, сейчас два перцовых урода из-за угла выходят, – предположил он зачем-то, и, потрясая перед собой воображаемой иглой, прогнусил, – слыыышь, дааай денег на герку, а то штырну!
– Хорош, – шарахнулся я в сторону.
– А, с другой стороны, мы два типа под кислыми, – воодушевился Макс и, имитируя ультразвуковые волны, стал размахивать перед собой руками и вращать глазами.
Мы закинули еще по четыре капли и, чтобы не испытывать судьбу, свернули в один из подъездов – я знал код от домофона. Сидя на корточках на лестничной клетке одного из этажей, я с интересом следил за неровностями бетонного пола – они то вибрировали, как jell-o, то замысловатыми узорами, наподобие хохломы, расползались по горизонтальной плоскости. Это было все равно, что смотреть в микроскоп на пляшущие частицы. Тем временем Макс увлеченно рисовал бычком на стене, неторопливо, но неустанно стекавшей на пол – то плавно, единым фронтом, как раскаленная лава, то стремительно, прорывами, подобно снежной лавине. Рожа нарисованная поверх всего этого получалась хитрой и злой – настолько, что бросив ее незаконченной, мы поспешили свалить.
Пролазив до утра по подворотням, мы с Максом вернулись ко мне – помылись, попили чаю и закинули еще по паре капель, оставив по две на потом. На утро – не смотря на то, что была суббота – у меня был назначен зачет, который принимал мой декан – фактический хозяин МГУ, как говорили. Варианта прогулять не было, но, к счастью, Макс вызвался ехать со мной.
Добравшись до МГУ, мы поднялись на десятый этаж. В залитой светом курилке, роль которой в то время выполняли лестничные пролеты всех этажей (кроме седьмого, на котором располагался юрфак), мы увидели толпу моих однокурсников. Зачет должен был проходить в крошечной обшарпанной аудитории, куда входило по пять студентов за раз.
– Здарова, пацаны! – приветствовал нас с Максом Барышник.
– Здарова. Че там, кто-то сдал уже? – поинтересовался я.
– Хуй его, сам только пришел, – потянувшись, ответил Барышник, – а вы че, в тягах, что ли?
– Да-не, – поспешил откреститься Макс.
– Ды-да, – широко улыбнулся Барышник.
– Ну, короче, да, – понизив голос, подтвердил я.
– Диски?
– Бумага.
Среди торчков, употребляющих клубные наркотики типа таблеток и фена и слушавших вошедший в моду хаус, бумага считалась хренью для трансеров, а сами трансеры лохами. Однако Барышник был всеяден и сразу поинтересовался, не угостим ли мы и его. К тому моменту я рад был расстаться с оставшимися у меня двумя каплями и с готовностью подогнал их ему.
Тем временем в дальнем конце коридора появилась фигура невысокого лысеющего мужчины в мешковатых брюках и джемпере. Бодрой походкой он шагал в нашу сторону, добродушно улыбаясь одними глазами и шевеля окладистыми усами как Тараканище Корнея Чуковского. Весь вид его как бы говорил – вы все, конечно, хорошие детишки, но кое-кто сегодня получит «неуд».
– Здравствуйте, Симон Налимович, – вполне искренними улыбками встретили его студенты. И даже те, кто секунду назад буркнул себе под нос что-то вроде «я ваш рот ебал», были рады видеть старого взяточника и интригана. Несмотря на свою деятельность он все же оставался человеком, за что и заслужил симпатии и уважение студентов – он вроде был свой.
– Иди сразу, все равно не сдашь, – предложил мне Макс и разразился зловещим инфернальным смехом, секунду спустя резко смолкшим.