– Братан, не вынуждай меня, – нахмурился Алишка, – кончится тем, что мы поедем в лес и вернется только один.
– Зачем далеко ездить? – дерзко парировал Йося, – давай прямо здесь.
Глаза не ожидавшего такого поворота Алишки вдруг стали большими.
– Отсюда и вон до того окна – кто быстрее, – пояснил Йося.
– Хорошо! – принял вызов Али.
Бежали по темному коридору – только двое – один на один. Дистанция составляла метров пятьдесят – от мажорки до банка. Пока Мини-Гера отсчитывал "на старт, внимание, марш" двое бегунов носом пускали пар и били копытом, словно быки, ждущие шанса вырваться из загона и в лоскуты изрубить разряженного торреро. Сначала шли ноздря в ноздрю, но ближе к финишу Алишка, напоминавший скорее биомеханического солдата, нежели семнадцатилетнего студента МГУ, таки вышел на пару корпусов вперед. Йося же, бежавший так, будто на кону была его жизнь, рвался к победе с таким отчаянием, что не успел затормозить и на полном ходу разбил собою окно, осколком поранив лоб.
Прибывшая скорая помощь увезла окровавленную тушку на скотобойню.
5
Пробило пять, и Макс оставался заполненным не более чем на треть. Не было ни громкого смеха, ни шумных переговоров по мобильному с Сухуми или первым гумом, ни «инч чка чка», ни «ау ола», ни плеч, ни лаковых туфлей. Воцарилась тишина. Я сидел за столиком с Алисой и с любопытством наблюдал за ее трапезой – она ела калифорнийский ролл и пила энергетик. Тонкими пальцами, которые не просвечивались на свету лишь благодаря ровному шоколадному загару, она держала палочки и, доставая из ролла то рисинку, то кусочек авокадо, отправляла в рот и тщательно пережевывала. Причем делала это с таким непосредственным видом, что было ясно – она это всерьез. Я украдкой взглянул на часы и, зевнув, посмотрел в окно. Черный наглухо тонированный Лансер уже в третий или четвертый раз пронесся мимо и с лихим заносом припарковался у самого входа. В послеобеденный штиль белым барашком на гребне волны ворвался Квази-Ахмедов, визгливым голосом оповещавший присутствующих о том, что у Алишки через двадцать минут будет рамс на Воробьевых горах. За ним, едва поспевал Арам по прозвищу Дядя Хуй – грузный восемнадцатилетний парень, выглядевший лет на сорок пять не смотря даже на идеально выбритое лицо. Подобно паровозу-первопроходцу, преодолевавшему расстояние между Москвой и Питером по Николаевской железной дороге, он напряженно пыхтел и мерно работал полусогнутыми в локтях руками, комичный в своей массивной богатой дубленке и поблескивавших на пальцах золотых перстнях. Справедливости ради стоит отметить, что в местах, откуда он родом, словосочетание "безвкусная золотая печатка" тавтологией еще не считалось.
– Брат… пастой… умаляю, ну… – борясь с одышкой, звал он не менее грузного, но проворного Тараса.
– Э, давай, ара, нэ тар-мазы, ну! – без тени смущения отвечал тот с акцентом, столь вопиющим, что афганка-уборщица дернулась было искать телефон доверия ФСБ.
Впрочем, подбежав ко мне, Тарас несколько умерил свой пыл и, не здороваясь, заголосил:
– Марк, братуха, у нашего брата Алишки рамс на Воробьевых! Поехали, ну!
Прикинув, что лучшей перспективы на ближайшие пару часов у меня все равно нет, я посмотрел на Алису, которая все уже поняла.
– Мне все равно на пару. Осторожней там, зая-зая! – напутствовала она меня.
На Воробьевых горах, недалеко от смотровой площадки собралось человек сорок – все как один слившиеся в однородную массу из оттенков и градаций черного. Исключение составлял только жирный Гога по прозвищу Хач-терьер в салатовом пуховике и желтых кедах – будущий клубный промоутер, который, впрочем, тогда еще не был ни жирным, ни промоутером, а только учился на подготовительных курсах МГУ и лазил с бандой Тараса, в которую также входили Дядя Хуй, его брат хиппи и индус по имени Леня.
Алишке предстояло драться с коренастым накачанным азером, за которого на заряженном S-классе приехали впрягаться незнакомые вайнахи из Нефтегаза – парни с небритыми лицами и руками по локоть перепачканными в крови. Однако, по ходу дела, узнав, что Али их земляк, они перешли на его сторону. «Лучше свой долбаеб, чем чужой красавчик» – гласило неписаное правило их народа. Один из них – походу накуренный – долго и удивленно смотрел на Арама, раздевшегося до пояса, невзирая на декабрьский мороз и сугробы. В конечном итоге любопытство взяло свое и он таки поинтересовался:
– Братуха, не обессудь, а ты зачем голый?
– Э, братуха, я спортсмэн, – важно ответил Арам, и нанес пару сокрушительных ударов по воображаемому сопернику, пустив нехилую волну от тучных боков через живот и грудь до самых локтей, где заканчивались жировые отложения.