Подъезжая к университету, я набрал номер Вовы Барышника.
– Здарова. Ты в МГУ? – поинтересовался я.
– Здарова, да, со Светой в Максе, но тут ловить нечего – нет никого.
– Ясно. Дунуть есть масть?
– Не, ну а как еще? – удивился Барышник.
– Дождись тогда, сейчас подъеду.
– Давай, я здесь, – он повесил трубку.
Выйдя из такси у самого Макса, я направился ко входу, разглядывая по пути новоприбывший молоднякиз южных республик, к 2006/2007 учебному году составлявший уже добрую половину всех вновь зачисленных. С первого сентября и до первого кипиша (который обычно случался уже второго числа) эти ребята всегда держались довольно скромно, чего не скажешь о второкурсниках, толпившихся здесь же: в большинстве своем дорого и претенциозно одетые, они разговаривали громко и подчеркнуто развязно, разнузданно размахивая руками и потрясая ключами от родительских автомобилей. Не желая тратить время, чтобы персонально ручкаться с каждым, в том числе с дюжиной совершенно незнакомых мне людей, я кивнул тем, кого знал и вошел в Макс.
Света и Барышник, сидели за столиком в курящей зоне. Она, в боевой раскраске, увешанная брюликами и аксессуарами по цене самолета, с расслабленным видом ела салат, то и дело вытирая салфеткой надутые пухлые губы; он крутил головой, тыкал пальцем в навороченный коммуникатор и непрестанно что-то бубнил, словно помешанный.
– Как ты? – протянул я Барышнику руку.
– Пойдет. Как сам, братан? – поднявшись, приветствовал он меня.
– Отлично. Светкин, – обратился я к ней. Не прожевав свой салат, она вытянула шею, и мы облобызались.
– Че, как лето? – спросил я ее, когда она, наконец, проглотила.
– Прекрасно, дорогой, весь август с мамой на лазури проторчала. Как твое?
– Тоже неплохо – на Гоа летал, – ответил я и повернулся к Барышнику, – у меня пакет. Можем до бейсбольного прогуляться.
– Да ну, поехали ко мне лучше, – не дав ему ответить, вмешалась Света, – мама только завтра вернется.
– Кайф, поехали, – спокойно ответил Барышник.
– Кайф, че, – подытожил я и мы стали собирать со стола многочисленные пожитки – телефоны, сигареты, зажигалки, ключи от машин, портмоне.
Через несколько минут Света уже везла нас к себе, развлекая репертуаром нового альбома Жанны Фриске. Я сидел на переднем сидении ее до блеска вылизанного внедорожника, курил сигарету и думал о жизни – так, как позволял это делать мой мозг, в последние годы заточенный лишь под вопросы «где замутить?» и «у кого отнять?». Жизнь казалась прекрасной: со мной были мои друзья, из колонок звучала классная песня и даже солнце выглянуло из-за облаков; молодые и красивые, мы ехали в гости курить гидропонику. Я предвкушал еще один разгульный учебный год.
2
Просторная кухня-столовая с высоким потолком, двумя пухлыми, облокотившимися на белые стены, диванами, изящным викторианским столом и под стать ему стульями была заполнена густой пеленой едкого конопляного дыма, медленно выходившего сквозь приоткрытое окно в тихий переулок.
Света, последние минут пятнадцать бездыханной тряпочкой лежавшая в кресле, поднялась и, тяжело ступая по блестящему паркету, подошла к барной стойке красного дерева, на которой Барышник делал себе очередной водный – кальян, сооруженный из двух разного диаметра пластиковых бутылок, обрезанных пополам, нижняя из которых заполнена водой, а верхняя увенчана пробкой из изрешеченного зубочисткой кусочка фольги, принявшего форму горлышка. Налив стакан воды, Света слабой рукой поднесла его к губам, сделала пару глотков и, пошатнувшись, рухнула вместе с ним на пол. Осколки звонко рассыпались по плитке.
Не успев подхватить Свету в момент падения, я поднял обмякшее тело на руки и заботливо уложил на диван. Она была без сознания. Я потрепал ее за плечо, затем легонько похлопал по щекам – никакой реакции. Я начал было волноваться, но подоспевший Барышник, напоминавший в тот момент накуренного бурундука-спасателя с позеленевшей кожей и красными глазами, водой обрызгал ее лицо, заставив придти в себя.
– Я бы поела, – выдавила Света едва открыв глаза.
– Надо пиццу заказать, – заплетающимся языком предложил Барышник.
Мне эта идея показалась лучшей за день – я сразу представил себе, как истекающий сыром и усыпанный лоснящимися от жира шматками салями, кубиками говядины и перцем халапеньо кусок пиццы отправляется прямо мне в рот.