Вне моногамных отношений я вновь открыл для себя прелести жизни, свободной от моральных обязательств, и с генитальным остервенением мартовского кота стал орудовать на дамке под кричащим ником gucciguccigagaga. Схема была предельно проста: в понедельник я знакомился на сайте с очередной грязнухой, на неделе пил с ней кофе или кормил ужином, а в выходные трахал в клубном туалете или у кого-нибудь в гостях. Конечно случались и фиаско, но в целом я не без удовлетворения отмечал для себя, что телочки, подобно сдобе во французской булочной, не успевали залежаться. «Я опять тебя сегодня видела. И ты был с новой телкой. Опять» – писала мне подруга, в незапамятные времена бывшая моей пассией. Лица, сиськи и задницы мелькали как частокол вдоль дороги – я просто не успевал их запомнить. Это был успех.
Холодным ноябрьским утром, после ночного рандеву с очередной грязнухой я решил заехать в университет подлечиться гашишем. Войдя в первый гум, я направился к третьей поточке, где меня уже ждали парни.
– Эй, гуччи! Гуччи! – раздался вдруг женский голос, когда я проходил по большому сачку.
Многие в МГУ – но не я в тот день – носили шмотки от Гуччи, поэтому одновременно со мной обернулись сразу человек семь. Однако, оказалось, что звали именно меня. С дерзким, но в то же время смущенным видом мне улыбалась Фрося, с другими маленькими мажорками мутившаяся на широких мраморных ступенях.
– Привет, Фрось, – не прекращая движения, машинально ответил я.
– Вообще-то я Лида, – бросила она мне в след.
– Еще увидимся, Лида, – на ходу обернувшись вокруг своей оси, улыбнулся я – очень в духе голливудского сериала про крутых калифорнийских тинейджеров.
Система работала.
5
На лекцию по теории государства и права я опоздал минут на пятнадцать. Скурив с парнями косяк у маленького входа в первый гум, я уже направлялся в аудиторию, но залип в очереди за пиццей, продававшейся в комке на мажорке. Делать все равно было нечего, и перспектива потупить на лекции казалась вполне себе приемлемой. Незаметно просочившись в поточку с верхнего входа, я уселся на последнем ряду и приступил к трапезе. Прикончив пиццу, я стал оглядываться вокруг – все вроде было как обычно: прыщи на первых рядах, привычно немодные и некрасивые, строчили конспекты и ждали лишь конца пары, чтобы броситься к кафедре нюхать преподу попку; блатующие южане, также старавшиеся рассаживаться поближе к лектору с ушлым намереньем запомниться на занятиях, развлекались кто как умеет – щелкали друг друга и впереди сидящих ботаников по ушам, играли в карты или в чи-чи-ко и, как результат, нередко оставались в памяти препода, как те самые, кто не слушает и мешает другим; телочки в средних и верхних рядах скрупулезно красили ногти, увлеченно строчили смс или шуршали страницами глянцевых изданий. Обычные студенты, не принадлежащие ни к одному из вышеупомянутых сообществ были довольно хаотично разбросаны по рядам начиная с третьего и заканчивая самой галеркой – кто-то рисовал или слушал плеер, кто-то конспектировал лекцию, кто-то приставал к телочкам, иные и сами становились объектами приставаний. Единственным новым во всей этой истории был незнакомый вайнах с огромным золотым будильником на запястье, сидевший в предпоследнем ряду – прямо передо мной. Пару раз, когда я переговаривался с кем-то из соседей, он оборачивался и бросал любопытствующий взгляд, тем самым вгоняя меня в паранойю. В накуренном состоянии я становился совершенно беспомощным – меня мог обидеть даже ребенок. Впрочем, незнакомец казался вполне дружелюбным и вскоре я уже не обращал на него никакого внимания, как на что-то совершенно привычное.
Мы познакомились на другой день. Во время лекции по культурологи, в конце которой должна была состояться контрольная работа, он попросил сигарету и предложил выйти на улицу покурить. Преподавательница не видела ничего дальше своей тетрадки, так что я, убедившись, что до конца пары еще больше сорока минут, не преминул воспользоваться приглашением.
– Тебя как зовут? – справился он немного по-детски, когда мы спустились на первый этаж социологического факультета и вышли на улицу.