Тем временем, Ислам, узнав о себе много нового, повесил трубку и направился к обочине, когда путь ему преградил трогавшийся с остановки автобус.
– КУДА ПРЕШЬ, БЛЯ!? – рявкнул водитель.
– ЧО, НАХУЙ?! – с полоборота завелся Ислам, счастливый предоставленному шансу отвести душу. Глаза его мгновенно налились кровью.
Малочисленные утренние пассажиры в ожидании назревающего скандала припали к окнам, оживленно моргая слипшимися со сна глазами. Гера и Хусик тут же навострили уши, а на головах милиционеров сжались пилотки.
Водитель же, вдруг осознав, что сейчас его будут калечить, сменил гнев на милость.
– Не видишь, автобус едет, людей везет? – детским голосом пояснил он.
В ответ разящие удары настоящих костяных кулаков один за другим содрогнули стальной кузов.
– А-ну, выходи, пидарас! – прокричал Ислам в открытое окошко кабины. -Хуй нюхать будешь!
Отпрянув в сторону, водитель решил не испытывать судьбу и, резко надавив на газ, с ветерком понесся к следующей остановке – подальше от греха.
8
Июнь в университете – мертвый месяц – занятия уже не идут, дети приезжают только на экзамены и консультации. Из тех, кто приезжает, примерно половина не курит, а из тех кто курит, процентов девяносто предпочитает делать это на улице. Первогумовские курилки стоят пустыми и даже завсегдатаи, весь год торчавшие в них безвылазно, куда-то испаряются. Именно в такую курилку-призрак я заглянул, сдав последний гос. Прикусив мундштук своего экстра-легкого Парламента, я попытался осмыслить прошедшие годы – что я вынес, чему научился. Итоги огорчали меня. Я узнал процентов десять из того, что мог, пристрастился к наркотикам и алкоголю, постоянно огорчал маму, а круг моего общения замыкался в основном на немыслимых нацменах, точно знавших, что по жизни они хотят кайфовать в кальянных и сверкать туфлями в торговых центрах. Сам я слабо представлял, чем займусь дальше. Ясно было одно – хиповать мне уже хватит. У меня не было ни работы, ни профессии, ни желания учиться дальше. Я стоял, опершись о стену, и затяжка за затяжкой переводил на пепел свою последнюю сигарету, когда мои размышления нарушила Мира:
– Эй, пончик, ты что такой задумчивый? – весело спросила она.
– Шаурмой траванулся, – ответил я первое, что пришло в голову.
Поцеловав меня, Мира стала рядом и насуплено уставилась в окно. Мы молчали. Наконец, я заглянул ей в глаза – там явно шел какой-то мыслительный процесс. Прикусив губу, она смотрела в точку и не обращала на меня никакого внимания. Испугавшись, что из ушей у нее сейчас пойдет пар, я несколько раз провел ладонью перед ее красивым лицом.
– Что? – опомнилась она.
– Сегодня последний гос сдал.
– Пончик, какой молодец! – вернулась она в свой обычный режим, – надеюсь, на «пятерку»?
– Ну, почти – главное, что сдал.
– Чем теперь будешь заниматься?
– Не знаю, хочу в Европу поехать, расслабиться, мозги проветрить.
– Про меня теперь забудешь и больше мы с тобой не увидимся, – грустно перевела она услышанное.
– Вздор! – возразил я, и, встретив ее удивленный взгляд, с улыбкой пояснил, – э, зачем так говоришь!?
– Потому что так и будет, – она достала из сумочки пачку тонких ментоловых сигарет.
– Мира! Ты куришь?!
– Нет, – она взяла сигарету в зубы.
Пошарив в карманах, я достал зажигалку и дал ей прикурить.
– А может ты меня похитишь? – сделав затяжку, оживилась она.
– Может и похищу. Ты же не будешь сопротивляться?
– Не буду.
– Да, даже если будешь! – улыбнулся я, – Кто из нас мужчина!?
В курилку зашли двое пожилых преподавателей в немодных серых пиджаках и закурили какую-то вонючую дрянь из золотистых пачек.
– Сколько ты зарабатываешь, пончик?
– Какая разница? Если я тебя похищу, это будет уже неважно, потому что мы все равно уедем.
Черт, это было бы охренительно наивно похитить девочку из такой семьи и ждать, когда ее родственники приедут к тебе домой с мясницкими тесаками. Один из преподов взглянул на нас с сожалением.
Докурив, Мира потушила свою зубочистку, и мы вышли на улицу. У самого входа в корпус были припаркованы две вылизанные тачки на спокойных колесах – Вольво S80 и Тойота Камри. Рядом стояли три молодых кавказца и вполголоса что-то обсуждали. Я удивился, что из окон машин не орал говнорэп или какой-нибудь запредельный шансон. Да и вообще, немыслимые Брабусы сменили обывательские "шведы" и "японцы", а вместо того, чтобы кричать благим матом и плеваться шелухой от семечек, эти парни что-то мирно обсуждали. Если бы не яркие замшевые мокасины поверх носков я бы и вовсе не признал в них нашенских.