У него ушло несколько секунд на то, чтобы понять, что это и есть Диана. Рентон внезапно понял, почему женщины, снимая косметику, часто говорят «снять лицо». Диане на вид было лет десять. Она заметила испуг у него на лице.
Он посмотрел на взрослых: они проявляли к Диане родительские чувства, потому что они и были её родителями. Несмотря на всё своё волнение, Рентон не мог не удивиться тому, как он этого не понял с самого начала. Диана очень походила на свою мать.
Все уселись за завтрак, во время которого обалдевший Рентон подвергался постоянному перекрестному допросу со стороны родителей Дианы.
— Итак, чем ты занимаешься, Марк? — спросила его Дианииа мать.
Марк не занимался ничем — по крайней мере в смысле работы. Если, конечно, не считать таковой участие в деятельности шайки, промышлявшей мошенничествами с чеками социального обеспечения. Марк получал пособие по пяти адресам: в Эдинбурге, в Ливингстоне, в Глазго и ещё по двум адресам в Лондоне — в Хакни и в Шеппердс Буш. Ловкость, с которой он обманывал правительство, всегда была для Рентона предметом гордости, и ему с трудом удавалось держать язык за зубами, чтобы не поведать о своих подвигах. Держать его тем не менее приходилось, потому что мир полон лицемерами и фарисеями, сующими нос не в свои дела и всегда готовыми настучать властям. Рентон считал, что получает эти деньги вполне заслуженно, потому что для того чтобы вести подобный образ жизни, да ещё совмещать все это с пристрастием к героину, требовался немалый административный талант. Ему приходилось регистрироваться на бирже труда в различных городах, связываться с другими членами шайки по адресам, на которые поступали чеки, стремительно прибывать на неожиданные интервью в Лондон по звонку от Тони, Кэролайн или Никси. В настоящий момент его пособие по адресу в Шеппердс Буше находилось под угрозой, поскольку он отклонил предложенное ему место в «Бургер Кинге» на Ноттинг-Хилл-гейт.
— Я работаю куратором музейного отдела департамента памятников культуры при окружном совете. В основном занимаюсь собранием по социальной истории в Народном музее на Хай-стрит, — солгал Рентон, покопавшись в своем богатом портфолио фиктивных работ и должностей.
Эта информация произвела впечатление на родителей Дианы, хотя и слегка озадачила их; впрочем, именно на такую реакцию он и рассчитывал. Осмелев, он попытался заработать ещё несколько очков, выставив себя как скромного типа, который не воспринимает себя слишком серьёзно, и добавил самоуничижительно:
— Роюсь во всяком хламе, ищу дребедень, которую выбросили хозяева, а затем выставляю её в качестве аутентичных исторических артефактов повседневной жизни рабочего класса. А затем слежу, чтобы все это не развалилось на кусочки прямо на стенде.
— Для такой работы мозги нужны, — сказал отец, обращаясь к Рентону, но глядя на Диану.
Рентон до сих пор не мог заставить себя посмотреть Диане в глаза. Он понимал, что такое поведение способно вызвать подозрение скорее, чем любое другое, но ничего не мог поделать с собой.
— Да не особо, — сказал он, пожимая плечами.
— Ну, образование-то всё равно нужно.
— Конечно, но я окончил исторический факультет Абердинского университета.
Это была почти правда. Он действительно записался на истфак, проходил полгода, причём учился легко, но затем ему пришлось уйти, потому что он просадил всю годовую стипендию на наркотики и проституток, оказавшись первым студентом в истории Абердинского университета, который предпочитал проституток соседкам по аудитории. Так он окончательно пришел к выводу, что историю лучше творить, а не изучать.
— Образование очень важно. Мы это всё время говорим этой дурочке, — сказал отец, воспользовавшись подвернувшейся возможностью перевести разговор на Диану.
Рентону такой поворот событий не понравился, а особенно ему не понравилось то, что, выразив молчаливое согласие с этим утверждением, он предстал перед Дианой в странной роли дядюшки-педофила.
Он как раз хотел произнести фразу «Тогда пусть она обязательно сдаст экзамены на аттестат», как мать Дианы одним ударом не оставила камня на камне от его намерения как-то сгладить ситуацию.
— Диана в следующем году будет сдавать промежуточные по истории, — улыбнулась она, — а ещё французский, английский, историю искусств, математику и арифметику, — продолжала она гордо.
Рентой в очередной раз внутренне содрогнулся.
— Марку это неинтересно, — сказала Диана, стараясь выглядеть взрослой и разговаривать с родителями снисходительным тоном, как обычно поступают дети, оказавшись внезапно предметом разговора. Точно так же, внезапно с ужасом понял Рентой, вел себя он, когда его предки начинали обсуждать его при посторонних. Беда заключалась в том, что Диана сказала это таким обиженным детским голосом, что добилась ровно противоположного эффекта.
Мозг Рентона работал на полную катушку. Вот попал под раздачу, как говорится. За это же и посадить могут. Ещё как могут, и пискнуть не успеешь. А в Саутоне с сексуальными преступниками не церемонятся — каждый день будешь с разбитой мордой ходить. Сексуальный преступник. Изнасилование несовершеннолетних. Где твои глаза были? Он представил себе какого-нибудь отморозка типа Бегби и как тот будет рассуждать: «Я слышал, что девчушке всего-то шесть годков было, а он её изнасиловал. Ведь это мог быть твой или мой ребёнок!» Вот блин, подумал он, и ещё раз содрогнулся.
Он ел бекон с отвращением: в течение многих лет он был вегетарианцем. Это не имело никакого отношения к политике или морали — ему просто не нравился вкус мяса. Впрочем, он ничего не сказал по этому поводу, чтобы не упасть в глазах Дианиных родителей. К сосиске он, однако, решил всё же не прикасаться, поскольку был уверен, что это — отрава в чистом виде. Вспомнив, сколько героина он ввёл за эти годы в свою кровь, он иронически подумал: «Надо внимательнее относиться к тому, что ты вводишь внутрь». Он задумался, понравилась бы эта фраза Диане, и вдруг нервы его не выдержали и он начал неудержимо хихикать над внезапно открывшимся перед ним неприличным смыслом этого афоризма.
Он тут же предпринял жалкую попытку объяснить свое поведение, покачав головой и сказав в который раз:
— Боже, какой я идиот! Я явно перебрал вчера вечером. Нет привычки к алкоголю. Но, с другой стороны, двадцать один только раз в жизни бывает.
Последнее замечание несколько смутило родителей Дианы: Рентону можно было дать сколько угодно лет, даже сорок — но никак не меньше двадцати пяти.
— Я потерял свою куртку и ключи — впрочем, я уже это говорил, — но, слава Богу, подвернулась Диана. Она меня спасла — большое ей и вам спасибо. Было так любезно с вашей стороны дать мне приют на ночь и накормить таким замечательным завтраком. Извините, что я не могу доесть сосиску. Я просто объелся. Не привык к таким обильным завтракам.
— Вот поэтому вы такой худой, — сказала мать Дианы.
— Нет, потому что живёте по квартирам. В гостях хорошо, а дома лучше, — сказал отец.
После этого идиотского замечания повисла нервная пауза. Смутившись, отец добавил:
— Это пословица такая. — А затем быстро переменил тему: — Как вы в квартиру-то собираетесь попасть?
Рентой жутко боялся таких людей, как Дианин отец, — людей, которые ведут себя так, словно они ни разу в жизни не совершили ничего противозаконного. Неудивительно, что Диана приводит незнакомых парней прямо из бара домой. У родителей Дианы был отвратительно цветущий вид. На макушке у отца пробивалась плешь, у матери в уголках глаз намечались морщинки, но он вынужден был признать, что любой объективный наблюдатель отнес бы их к той же возрастной категории, что и самого Рентона, добавив только, что они выглядят «более здоровыми».
— Придется выломать дверь. Она закрыта только на американский замок. Ужасно глупо. Я как раз собирался укреплять её. Хорошо, что так и не собрался. В подъезде домофон, но мои соседи мне откроют.
— Я могу вам помочь. Я плотник. Где вы живёте? — спросил отец.