Дома, встретив меня, Феня всплеснула руками:
— Святители-угодники! Вернулся! Какую королеву упустил, садовая твоя голова, совсем недавно ведь вспорхнула… И уж на что осаниста, краля, чистая краля! Как открыла я ей, входит и сразу: «Как тебя зовут?.. Вот тебе, Федосья, рупь. Адвокатишка-то твой дома?» А я, хоть и рупь мне дали, а гордо отвечаю: «Адвокатишков у нас нет, а есть Николай Лексеич…» — «Он, говорит, и есть адвокатишка». — «Его, говорю, дома нет». — «Ну и лучше, что такая дрянь в доме не залеживается. Веди меня прямо к твоему распрекрасному жильцу». И снимает драгоценную шубу на невиданном меху. «Нету жильца моего, — говорю я, — нету». — «Что ты врешь, кричит, чумазая…» Не успела это я туда-сюда, а она уже бежит… в один покой заглянет, в другой — нету! «А где же его комната?» — спрашивает. Ну, я показала. «Неказисты, говорит, его покои, не пышно живет-поживает. Вот они, говорит, какие это люди. Чудные». Села на стульчик, смотрела, смотрела кругом. И задумалась. Да как оглянется вдруг на меня: «Ты здесь? Чего за мной подглядываешь, чумазая?» Потом поднялась уходить и пристально меня оглядела и говорит: «Смотрю, какой же ты урод, прости господи, на свет явилась!» И протягивает мне золотой десятирублевик и просит: «Ты, чумазая, возьми деньги, тебе они пригодятся, а заодно и расскажи, какая, мол, милостивая барыня заходила…» Ну, поверишь… с чего сама не знаю, рассердилась я тут на нее, на такую принцессу, — и как это у меня духу хватило, — фыркнула я ей в лицо: «Чтобы я еще и деньги взяла, да еще потом расхваливала вас…» А она мне: «Дура!» — и ушла и ничего мне не наказала вам передать, и не молвила ни «прощай», ни «до свиданья»…
Съезжать мне отсюда, конечно, надо немедленно. Я спрятал за пазуху пачку книг, разложил по карманам щетку, мыльницу, ножницы, полотенце, две пары белья. Переезд был готов. Осторожности ради следовало бы переменить и паспорт. Решил спросить об этом Ивана Семеновича.
По обыкновению, от нашего паспортиста попахивало спиртом. Сегодня мне захотелось сказать ему приятное:
— Заметил я, Иван Семенович, что это уж так устроено, что во всех фотографиях всегда пахнет спиртом, а у вас почему-то нет…
— А зачем, отчего пахнуть-то? — Иван Семенович вгляделся в меня: — Постой, постой! А ты, оказывается, плут первейшей руки, разыграть меня задумал. Эх, поимели бы вы дело с писарями из градоначальства, потаскали бы вы их по кабакам, у вас не только бы нос — калоши бы сизыми сделались и стало бы пахнуть водкой даже от вашей шапки. За вас я муки водочные принимаю, а вы старика на смех поднимаете!..
Я попросил, не найдется ли у Ивана Семеновича какое старенькое, потрепанное пальтишко на часок — на два, только сходить мне в рабочие спальни за Серпуховскую заставу.
— Отчего не найтись, если на короткую поноску, найдется, для того мы, техники, живем…
Примерили. Пальтецо годилось.
С паспортом повезло: Иван Семенович каждый час ожидал получить копию от какого-то Петра Ивановича Кузовлева из Иркутска, собиравшегося отбыть в одну из западных губерний. Была у Ивана Семеновича на примете дня через два «верная, тихая комната на Зацепе, возле Коммерческого института».
— Иван Семенович, да это же будет отменно! При нынешних-то обстоятельствах…
— А что ж обстоятельства?.. Обстоятельства ни при чем, если сам человек понимает значение своей работы. Понимать надо — вот тебе и все «обстоятельства». А если человек, прости господи, ликвидатор, к примеру, и фотография ни к чему окажется, и связи с писарями не помогут…
Мое «имущество», рассованное по карманам, Иван Семенович позволил оставить у него до моего переселения на Зацепу.
На прощание Иван Семенович посоветовал:
— Вообще-то при новом паспорте, когда достану, умнее было бы вам личность чуточку изменить… Например, бородку, что ль, отпустить, а то, может быть, и паричок приладить. Подумайте. Оно бы все-таки понадежнее… от ненужных случайных встреч…
Прибежал торопящийся Степан. Он оглядел мое одеяние, сказал:
— Сгодится, — и начал меня торопить: — Скорей, скорей идем. Делов, делов охапка!
ГЛАВА XVII
По дороге на спальни попадались навстречу прохожие с ветками вербы. Дети прижимали ветки к самому лицу или гладили себя по щекам нежным белым пушком вестницы весны.
И вот мы добрели до места, где надо свернуть в унылый и пустой переулок. По ту и по сю сторону переулка лишь заборы. Оба тесовые, — только один поновее, а другой будто набух на середине, накренился и с удовольствием упал бы, не держи его подпирающие кое-где колья.