Вошел я в комнату: пол усеян мелким сором. Бумажек, изорванных в мелкие клочки, видимо-невидимо, и исписанных, и неисписанных. Смотрю — в углу, среди мусора, валяются несколько книжек без переплета. Поинтересовался: Форель — «Половой вопрос», Блох — «Половой вопрос», Вейнингер — «Пол и характер», Макс Нордау — «Вырождение», Арцыбашев — «Санин», потом «Тайный порок и его лечение». Я даже сплюнул. И вот тут такая вещь произошла… Заинтересовала меня книжка «Санин». Часто слышу: «Санин», «Санин», а про что это, знаю, что у интеллигентов в моде. И говорю старушке: «А вот книжку о Санине я бы попросил разрешить взять. Семен Петрович давно мне ее обещал». А старушка: «Ради бога, заберите эту мерзость, я все равно приготовилась сжечь, чтоб ребятишки, избави бог, не коснулись…» Взял я книжку. Распрощался. А потом, уж во дворе, прилаживаю этого «Санина» в карман и, смотрю, закладка! Вынимаю и читаю на закладке… Полюбуйся, Павел.
На закладке был записан адрес Клавдии, не у отца, а новый, где она поселилась отдельно. В углу записки вчерашнее число, знать, только вчера адрес Сеньке в руки попал.
— Положите, Фрол, тоже в киот, к той записке.
И сейчас же появляется мысль: нынче же перевести Клавдию на нелегальное положение и просить у Ивана Семеновича «копию» для нее… Для дела было бы хорошо переменить ей и работу. Поговорю с нашей районной тройкой и исполнительной комиссией Московского комитета. Скорее бы Клавдию встретить и дать ей знать обо всем!
Бескозыречному было пора отправляться на утреннюю смену. Я спросил Авдотью, как Лукерья и как Афоня живут в чужих людях. «Плохо живет Афоня, мучается. А Лукерья уехала в деревню. Что ж поделать, жить-то надо, как ни мало землишки, а руки к ней приложить требуется».
Надо еще спрятать Петра. Василий дал ему адрес, где он мог бы переждать день-два, пока не выедут из Москвы. Василий в городе Богородске взялся устроить его.
— Определим тебя на хорошее место — в трактир, где собираются наши, и будешь ты у нас вроде как передаточным звеном, явкой. Доволен?.. Я думаю, как не быть довольным… Это тебе лучше, чем полковнику и провокатору апельсины подавать. Будешь своим служить.
— Ну, а теперь, Василий, пойдем к Тимофею. Надо сообща решить, что дальше.
Тимофей только что пришел домой с ночной смены, изнуренный и расстроенный:
— Подошва, видишь, на ходу отвалилась. Спать бы, да не люблю откладывать, сел вот притачать…
Тимофей издавна на досуге сапожничал, хоть специально сапожному ремеслу не учился.
— Это я для развлечения, ну и удобно — себе, жене, детишкам, нет-нет да что-нибудь из обуви и подновишь.
Он сидел, как заправский сапожник, на сапожной кадке, обтянутой кожей. Волосы были подвязаны мочалкой. Здороваясь с нами, он откинул на лоб очки и протянул руку молча, чтоб не вынимать мелкие, без шляпок, гвоздики, которые зажал меж губами. В наколотые шилом на подошве дырочки он быстро всаживал один за другим гвоздики и вгонял их в подошву точными ударами молотка. Загнав все гвозди и освободив рот, он попросил:
— Рассказывайте, а я буду слушать и работать.
Дети Тимофея спали крепким сном. Тимофей, впрочем, не раз взглядывал, не проснулся ли и не слушает ли кто из них.
После нашего рассказа послали за третьим членом тройки. Ветеран жил неподалеку и явился такой же истомленный после ночной работы, как и Тимофей.
Посоветовавшись, мы сошлись на том, что у нас налицо все основания для предъявления махаевцу обвинения в провокации и назначения суда над ним. Сошлись также на том, что желательно продолжить расследование, точнее установить обстоятельства ареста двух деятелей профессионального движения и проверить имеющиеся у Степана подозрения, что этот арест произошел по доносу махаевца. Послали за Степаном, его каморка была рядом. Он пришел и принял участие в нашем совещании.
Мы наметили состав будущего суда: председатель — член исполнительной комиссии Московского комитета, члены суда — Тимофей, Константин Ложкин, представитель одного из районов московской организации, секретарь суда — Клавдия. Суду решили дать полномочия вынести приговор по двум делам: по обвинению махаевца в провокации и в клевете на Прохора. Решили просить формирующуюся комиссию Московского комитета разослать по предприятиям, где есть наши ячейки, приметы махаевца, а в случае, если нападут на след провокатора, немедленно уведомить исполнительную комиссию.