— Хорошо, Павел, это тебе и не надо знать.
Но из их перебранки мне стало ясно, что Михаил и махаевец просят у Васи револьверы «заимообразно» на какое-то сомнительное «боевое дело».
Уговаривая Васю не разглашать секрета, махаевец обронил мимоходом:
— Чего тебе разрешение спрашивать? Чего тебе советоваться? У тебя дело — будь здоров: дашь шесть собачек боевым людям, боевые люди с этими собачками денег достанут, а с деньгами раздобудут для тебя двести собачек. Чего лучше? Ты двести человек вооружишь, вот тебе и боевая дружина. А не веришь нам — изволь, участвуй с нами вместе… для контроля. Наши ребята спорить не будут.
Я пробовал выжить гостей, пробовал увести Васю, пробовал, наконец, отсрочить решение. Михаил сказал:
— Васька, не трепись. Что хочешь, а сначала выдай обещанное. Ты же сказал, что все у тебя уже здесь, что все приготовлено, только взять. Вот мы и возьмем и уйдем, и ты перед нами чист и иди куда хочешь с Павлом.
Вася заколебался. Махаевец поднялся, стукнул кулаком по столу:
— Не надо, Васька! К черту всю эту музыку! Но помни, Васька! Не забудь, как мать тебя любила. Когда мне говорят сразу: «нет» — я ничего, а когда «да» — у меня на это правило: сухо древо, завтра пятница, а в делах назад не пятиться. А ты компанию водил с нами, потом то да, то нет. Ладно, придет время, попадешься мне на узенькой дорожке! Пора было вмешаться. Я сказал:
— Вася, ты не имеешь права распоряжаться оружием. Спроси организацию. Подумай, Вася.
Махаевец захохотал и передразнил меня:
— Подумай! К умственному труду призываете. Мы будем мускулами действовать.
Вася накинулся на меня:
— А ты имеешь право запрещать мне? Не имеешь, не имеешь! И никто не имеет: я отвечаю, и я распоряжаюсь.
В это время в дверь снаружи постучали. Никто не тронулся. Постучали еще сильнее. Вася не шел отворять. Стук еще настойчивее.
— Кого это черт несет? У меня и спрятаться негде. В крайнем случае я задержу гостей в прихожей, а вы бейте рамы — и в окно.
Миша спросил:
— А где револьверы?
Василий сделал знак, что, мол, в надежном месте, и побежал отворять.
Мы вслушивались, ждали. Донесся тихий женский голос. Он показался мне очень знакомым. Василий вошел в комнату первым и успел шепнуть мне:
— Явилась секретарша нашего района, та, новенькая, строгая-то.
За Василием сейчас же следом вошла Клавдия. Она ли? Ведь Клавдия никогда не была революционеркой. И лицо другое — озабоченное, усталое.
Клавдия так поразилась мне, что остановилась на месте и побледнела.
— Вы в Москве, Павел?
— Я приехал.
— И не дали знать.
— Я зашел… Мне явку… нужно.
Чувствую, что говорю не то и говорю холодно, и не знаю, как поправить.
Махаевец расправил усы и обратился к Клавдии:
— Не угодно ли с нами?
— Что не угодно ли? — сухо спросила Клавдия.
— Да хоть бы присесть за стол.
— Я пришла сюда по делу. И я спешу. Мне нужно сейчас же поговорить с Василием. Может быть, вы уйдете отсюда на минутку? И вы, Михаил, тоже уйдите.
Клавдия говорила запальчиво и резко, как человек, который заранее приготовился к бою, к скандалу и торопится сразу перейти к решающей минуте. Этот ее тон настроил махаевца на сопротивление:
— А если бы я не ушел?
— Ничего бы вы не достигли. Я бы позвала Василия в другую комнату. Только и всего. Ну, я вас прошу, уйдите.
— Понимаю, — сказал махаевец, — вы пришли нам помешать, вы заодно с этим вот Павлом. Решай, Миша.
— Я решу, — ответил Миша, засмеявшись. Он достал из кармана револьвер и быстро навел его на Клавдию. — Руки вверх! — закричал он.
Клавдия посмотрела на Мишу в упор и не подняла рук вверх. Махаевец же машинально поднял, но в то же мгновение опустил руки. Вася, стоявший рядом с Михаилом, стремительно размахнулся, чтоб выбить у него оружие, но Миша отвел руку, спрятал револьвер и, очень довольный, сказал:
— Ай да девушка! Выдержала экзамен. А ты, махаевец, струсил.
— Дурацкая у тебя шутка, — сказал Василий.
Миша встал и раскланялся с Клавдией.
— Я вижу, надо уйти, не выйдет с Василием. Пойдем, махаевец.
Но Клавдия его остановила:
— Миша, вы читали Нат Пинкертона?
— Читал. И Пинкертона читал, и Арсена Люпена читал, и очень нравится. Больше, чем Толстой и Горький.
— Вот у вас и появился дурной вкус. Начитались ерунды. Вы знаете, Михаил, недавно статистику опубликовали: все гимназисты помешались на сыщицких романах. А разве вы гимназист? Вы — рабочий, Миша. Мне очень нужно поговорить с вами. Требуется на одно дело хороший, смелый человек, вроде вас.